— Тебя ввели в заблуждение. — Она внезапно прервала речь, и слезы ручьями заструились по ее щекам. Всхлипнув, она продолжила:
— И самое страшное даже не то, что ты мог подумать обо мне такое, а что ты способен такими холодными глазами смотреть на меня.
В Людовике тотчас проснулась прежняя жалость к бедной кузине, такой хрупкой и изнуренной выглядела она после всех выпавших на ее долю за последнее время испытаний. Он подошел к ней и обнял за плечи.
— Генриетта, — сказал он, — может быть, ты сделала это просто по недомыслию.
— Я ни перед кем не грешна. Ни за что и ни при каких обстоятельствах я не выдала бы кому бы то ни было твоих тайн. Неужели ты так и не понял, что единственное мое желание — служить тебе.
— Мне и Чарлзу.
— Да, я его люблю, пусть это предосудительно. Но он никогда в жизни не попросил бы меня об услуге, которая хотя бы косвенно могла поставить меня в двусмысленное положение и которую по моему разумению не следует делать.
— Итак, ты сказала, что любишь Чарлза. Об этом мне было известно и раньше. А как насчет Людовика?
— Я люблю вас обоих.
— Разве можно любить сразу двоих?
— Он мой брат.
— А я, Генриетта?
— Ты… ты человек, с которым я хотела бы провести остаток своих дней… если бы это было возможно.
— Женщины, как правило, любят таких мужчин больше, чем братьев.
Она не ответила, и он нежно поцеловал ее щеку.
— Я ошибался в отношении тебя, Генриетта, но теперь клеветники будут наказаны. Но однажды может настать день, когда тебе придется решить, кого из двух королей ты любишь больше.
— Надеюсь, этот день не наступит. Он взял ее руки и поцеловал их.
— Это было бы величайшим счастьем для меня — знать, что мне принадлежит первое место в твоем сердце, — сказал он. — Что ж… однажды я, быть может, и смогу в этом убедиться…
Но на этом злоключения Генриетты не закончились.
Графиня Суассон, поправившись, казалось, пожалела о своем великодушном признании. Людовик не выполнил обещания наказать де Варда, и тот по-прежнему оставался в силе. Генриетте стало известно, что они уже вдвоем вознамерились опорочить ее в глазах короля; де Бард потому, что знал о ее ненависти к нему и осознавал невозможность сделать ее своей любовницей, графиня — потому, что теряла разум от близости с де Бардом, и чтобы угодить ему, была готова на все.
Генриетта чувствовала, что Людовик по-прежнему относился к ней с недоверием и по-прежнему полагал, что она состоит в тайной переписке с братом. Вернуть доверие Людовика — эта задача казалась теперь ей самой главной, и, увы! — слишком трудноисполнимой.
