Белое, черное, алое… | страница 64



— Господи, все-то ты знаешь.

— Дак сам ваш муженек ходит по главку, треплется. Мне рассказывали, что он и ребенка приводил: нас, мол, мама бросила…

— Что, правда? — у меня сразу заныло сердце.

А ведь Гошка мне про это не говорил. Да он вообще меня бережет и про отца в разговорах со мной даже не упоминает, обходит эту тему.

— Да не расстраивайтесь вы так! Я народу сказал: не судите поверхностно, я лично знаю, что она ребенка в школу возит и забирает оттуда…

Грохот в квартире стоял такой, что с лестничной площадки было слышно.

Открыв дверь, я поняла, в чем дело: больной и доктор носились друг за другом по квартире, топоча, как слоны, и теряя тапочки.

— Что, уже полегче? — спросила я, когда ребенок выбежал на звук открываемой двери.

Он скорчил трагическую мину и без слов показал на замотанное горло, но не выдержал, засмеялся и понесся обратно. Вышел Сашка и взял у меня пальто.

— Ну что, может, его не везти к бабушке? Познакомься, это мой коллега Леня Кораблев.

— Очень приятно, проходите пожалуйста. Александр, — он протянул Лене руку.

— Маш, я бы все-таки завтра его в школу не пускал. Так что смотри. Ну, я побежал, до вечера! С вами я еще увижусь? — обратился он к Кораблеву.

— Не исключено…

Ленечка стоял перед зеркалом и приглаживал поредевшие на макушке волосы.

— Проходи, Леня.

Я машинально отметила, что мой бывший муж фиг бы ушел на работу, когда в доме посторонний мужчина, а если бы все-таки пришлось уйти, наверняка понатыкал бы всюду микрофонов, чтобы потом установить, чем я тут без него занималась. Да чего там микрофоны, он сушилку для посуды каждый раз исследовал — если там две чашки или, не дай Бог, две рюмки: «Кто был?! Кого угощала?!»

Вытащив из сумки кассету с записью следственных действий по Пруткину, я показала Лене, куда идти.

— А это что, вы домой кассету пруткинскую взяли? Вот женщины всегда так: работу тащат домой, а дом — на работу…

— Хватит брюзжать. Я хоть дома посмотрю ее спокойно, у нас в конторе видика нету, не тащиться же в городскую. Иди мой руки, я грею обед. Кроличек, — позвала я сына, — ты ел что-нибудь?

Он высунулся из комнаты и кивнул головой, демонстрируя, что из-за тяжкой болезни говорить не может.

— А сейчас есть хочешь?

Голова помоталась отрицательно.

— Как-как вы его зовете? — Из ванной, вытирая руки носовым платком, вышел Кораблев. — Кроликом?

Из комнаты донесся тихий голос не выдержавшего ребенка:

— Кроличек, цыпленочек, хрюндичек, поросеночек, котичек, песичек, крокодильчик… Мне только «хрюндик» не нравится, а остальное ничего…