– Головушка бедная! – только и сказала бабушка Ульяна и, проворно вскочив на ноги, почти побежала по улице.
Вскоре она была уже на месте.
– Детушки мои! – протянула руки в глубь печки и через мгновенье прижала к груди маленькую, перемазанную и горько плачущую Маринку.
С Гришакой оказалось труднее.
– Мамка придёт, я буду её в печке ждать, – твёрдо заявил он.
Но материнский глаз старухи увидел следы слёз на замазанном сажей лице.
– Гришака, – ласково сказала бабушка Ульяна, – мамка к кому каждый день ходила?
– К тебе, – осторожно ответил мальчики попятился.
– Ну и опять ко мне придёт, – спокойно объяснила бабушка Ульяна. – Придёт и вас заберёт.
– А как не придёт? – с сомнением вымолвил Гришака. уже стоя около печки, но всё ещё держась рукой за шесток.
– Придёт, сынок, придёт. К кому ж ей прийти, как не к старой бабке? – И бабушка Ульяна осторожно отняла его руку от шестка. – А пока в конопли пойдём. Там теперь у нас дом, – докончила она, уже ведя детей по улице.
Лицо бабушки Ульяны теперь было перемазано сажей не меньше, чем у ребятишек, которых она прижимала к себе, но им ничто уже больше не казалось странным. Маленькая старушка сейчас была для них защитой от того невероятного, что обрушилось на Малинку с ясного осеннего неба. Даже Гришака, хоть и оборачивался на ходу, чтобы взглянуть на родную печку, доверчиво жался к юбке, потихоньку натягивая на себя одну из бесчисленных её складок, а маленькая Маринка как прижалась личиком к бабушкиной шее, так и не поднимала головы.
– Ребятки, а вы бегите к деду Никите да ведите его сюда, с ним посоветуемся, как нам дальше жить, – сказала бабушка Ульяна, обращаясь к Саше и Федоске. – Да по сторонам не глядите, – будет с вас и того, что видели.
– Сюда, дедушка, сюда, в самую середину, – показывал рукой Саша. – Мы все тут: бабушка и Гришака с Маринкой, и близнецы… Ну вот!..
Стебли конопли такой высокой стеной обступили маленькое пространство, на котором бабушка Ульяна устроила свой «дом», что Саша и Федоска не сразу нашли его, когда вернулись с дедом Никитой.
Дед успел отмыть кровь с лица и бороды. Один глаз его смотрел строго и печально, другой скрывала сине-багровая опухоль. Он стоял сгорбившись, захватив обеими руками пучки конопли, точно опирался на них, и смотрел вниз, на бабушку Ульяну. А она сидела на земле, тихо покачивая на руках маленького Ванюшку. К ней испуганно жались остальные дети.
– Жив, дед? – сказала она просто. – Садись к нам. Тут теперь наша хата и крыша.
