Выглянул из своей каптерки, заслышав этот рев, украинец-старшина и махнул рукой:
— От орут… Страшно слушать! Да собери моих земляков, мы впятером споем лучше!
Позвали Пислю, других украинцев, зазвучало. Я даже песню для них сочинил, начиналась она так:
«Ох, погоны, вы погоны, ох, пилотка со звездой,
Полюбил меня, девчонку, авиатор молодой,
А вот этою весною вдруг, откуда ни возьмись,
Познакомился со мною привлекательный танкист…»
Ну, и далее, она из двоих выбирает… И не поймет, кто лучше. И в конце мучается… «Не танкист ли угомонный, авиатор — молодой? Ох, погоны, вы погоны! Ох, пилотка со звездой!»
Потом я сочинил конферанс и стихи для вступления.
Замполит зашел, послушал и сказал:
— Ничего. Продолжайте.
— А что продолжать? А это… Не пойдет?
— Пойдет, но… Чего-то не хватает.
— Чего… не хватает?
— Классовой борьбы мало.
— Борьбы… С кем?
— Я вообще говорю. Вот, скажем, пьесу бы написать…
— Пьесу? О чем? — спросил я ошарашенно. До пьесы я в своем творчестве не додумался.
Политрук мечтательно произнес:
— Об американцах… Как они негров линчуют…
Пьес я никогда не писал, но понимал, что, если прикажут, напишу. Да по сути это и был совет, а, значит, приказ… И тема задана…
У нас в раменском литобъединении про Америку наши рабочие парни писали такие стихи: «Идет миллионер по Нью-Йорку, покуривая махорку»… И ничего, сходило.
Я засел и ленкомнате и через два дня выдал пьесу, под названием «Друзья и враги». О том, что это название из Симонова, я, разумеется, не знал. Из содержания пьесы можно было понять, что друзья это мы, то есть, советские солдаты, а враги — империалисты, от которых мы охраняем границу и мир во всем мире.
Замполит забрал пьесу домой, а наутро без особого энтузиазма высказал свое мнение, что написано в целом грамотно, но он, на всякий случай, передал пьесу в политуправление, они выскажут свои критические замечания в ближайшие дни.
Примерно через неделю меня вызвали в штаб и велели идти в Дом офицеров: «Там вас разбирать будут».
Сказали именно так, будто речь шла о наказании.
В комнате начальника Дома сидели два офицера: майор и подполковник. Они поздорова-лись со мной кивком головы и долго меня рассматривали. Сесть они не предложили, и я перед ними стоял как на параде.
— Пуговку верхнюю застегните, — наконец произнес подполковник.
Он взял в руки мою пьесу, заглянул на первую страницу испросил в упор:
— У кого списал?
Я удивился вопросу и ответил так же коротко:
— Ни у кого.
Он помолчал, разглядывая меня.
