— Да, в Красноярский край, — ответил Егорышев. — Если мне не дадут отпуск, я должен буду уйти с работы. Я ничего не могу сделать…
— А зачем тебе в Красноярский край? Егорышев пожал плечами.
— Ладно, — сказал Федоров, внимательно посмотрев на него. — Это, в общем, твое дело. Ты у Долгова сейчас живешь? Ну, до завтра…
Егорышев был уверен, что ему придется взять расчет, но, когда на другой день пришел к Лебедянскому с заявлением об уходе, тот хмуро взглянул на него и сказал, что появилась возможность предоставить ему отпуск, так как Долгов изъявил желание уступить ему свою очередь, а также выполнить ту работу, которую Лебедянский намеревался поручить Егорышеву.
— Спасибо, — ответил Егорышев.
— Я бы на вашем месте все-таки предварительно туда написал, — посоветовал заведующий отделом. — Вдруг вашего приятеля там нет?
— Может быть, я напишу, — сказал Егорышев. Он сказал это из вежливости. На самом деле писать он не собирался. Он хорошо понимал, что переписка с адресным столом займет уйму времени и, скорее всего, ни к чему не приведет.
Время терять он не мог. Каждый лишний день был для Наташи мукой. Егорышев знал Наташу и знал, что она сама не предпримет никаких шагов для того, чтобы найти Матвея. Она считает, что, связав свою жизнь с Егорышевым, она не имеет права на такие поиски.
Он вспомнил Таню и подумал, что, должно быть, он и Наташа оба относятся к людям, которые сами придумывают для себя трудности…
Купив билет, Егорышев заехал домой за вещами. Он нарочно заехал днем, чтобы не встретиться с Наташей. Он не хотел и не мог ей ничего объяснять.
Он сложил в чемодан пару белья, рубашку, свитер и, подумав, взял кирзовые сапоги, в которых ездил девять лет назад на практику. В Красноярске кирзовые сапоги могли ему пригодиться.
Егорышев приехал на вокзал рано, выпил у буфетной стойки кружку пива, внес в вагон вещи и стал, томясь, прохаживаться по перрону. За десять минут до отправления поезда он вдруг осознал, что собирается уехать, не простившись с Наташей, и бросился к будке телефона-автомата. Как назло, монета провалилась, он снова и снова опускал ее в черную щель, чувствуя, как уходят драгоценные минуты… Наконец раздался гудок, и знакомый, родной голос произнес:
— Алло!
Егорышев молчал, изо всех сил прижимая трубку к уху. Ему так много нужно было сказать Наташе, что он не мог произнести ни слова.
— Алло! — с беспокойством сказала Наташа. — Это ты, Степан? Почему ты все время молчишь? Ты только не бросай трубку, Степан, мне нужно тебе кое-что сказать… Вот… Все и забыла сразу… Да… знаешь, вчера мне показалось, что ты пришел, я даже выбежала на лестницу, но тебя не было… Видишь, у меня уже начались галлюцинации… Ты слышишь меня, Степан?
