— Ну, это уж вы слишком, — недовольно поморщился парторг Федоров, который сидел все время, опустив голову и вертя в руках карандаш. — — То, что случилось, конечно, неприятно, но ничего такого раньше с Егорышевым не случалось. Я предлагаю объявить ему выговор и покончить на этом.
Федорова поддержали Степанов и Абрамцева.
— Да разве дело в административном взыскали? — укоризненно сказал Лебедянский. — Мы собрались здесь, чтобы поговорить по душам, как близкие друзья. Большая неприятность случилась с Егорышевым. Ему сейчас тяжело. Зачем же мы будем еще ему портить личное дело этим выговором? Я убежден, что он и так все понял. Он, конечно, понял, что мы все стремимся не наказать его, а просто понять и, может быть, поддержать. Никаких выговоров объявлять мы не будем. Пусть товарищ Егорышев хорошенько подумает о том, что он здесь услышал, вот и все. Вскоре я хочу поручить ему важную работу. Надеюсь, он выполнит эту работу так, что нам больше не придется обвинять его в безразличии к коллективу. Что касается семейных дел, то я надеюсь, что товарищ Егорышев решит их в полном соответствии с нашей чистой и гуманной коммунистической моралью.
— Правильно! — облегченно сказал Долгов, и все сразу задвигались и заговорили вполголоса.
— Может быть, вы что-нибудь пожелаете сказать, Степан Григорьевич? — ласково обратился к Егорышеву Лебедянский.
Егорышев встал. Он успокоился, ему только по-прежнему было холодно и хотелось пить.
— Я насчет отпуска, — кашлянув, сказал он. — Вы обещали на собрании разобрать мое заявление.
— Это все, что вас сейчас интересует? После всего, что произошло? — спросил Лебедянский в наступившей тишине.
Егорышев не ответил.
Евгений Борисович нахмурился и сложил в папку листочки протокола.
— Можете расходиться, товарищи, — сказал он и скрылся в своем кабинете.
Егорышев направился к двери.
— Вам, голубчик, повезло, — сказал инженер Кудрявцев. — Был бы на месте Лебедянского Коркин, начальник управления, от вас бы только перья полетели. Он в вопросах морали зверь! А Евгений Борисович душа человек. Либерал!
В коридоре Егорышева остановил парторг Федоров. Это был молчаливый человек с наголо остриженной головой и тихим голосом. До войны он был лесничим, но простудился во время наводнения, заболел туберкулезом и вынужден был навсегда расстаться с лесом. Наверно, он так же, как Егорышев, тосковал о своих зеленых питомцах и тяготился скучной работой в управлении.
— Зачем тебе так срочно отпуск понадобился? — спросил Федоров. — Ты в заявлении пишешь, что уезжать собрался?
