Павел быстро захмелел, может, потому что пил редко, не было с кем, а может, оттого, что был пока не очень крепким, на столовских харчах не разъешься, а Микола сидел как огурчик, только на щеках его рдел румянец.
– Как ты думаешь, зачем меня вызывают в Минск? – все спрашивал он у Павла. – Может, орден дадут, нас ведь представляли к орденам, и тебя тоже представляли, я помню. А тебя, Павел, не вызывают, нет?
– Нет, не вызывают, – отвечал Павел.
– А может работу новую дадут, а? Оно-то мне и здесь неплохо, но в большом городе все же б́ольший размах.
Павел видел, что Миколе на его маслозаводе неплохо, наверное, как сыр в масле катается, вишь, какой гладкий, розовый и кожанку где-то раздобыл, сапоги хромовые.
А Микола разговаривал с Павлом и все время водил глазами за Вандой, которая ходила по залу, чувствуя, что на нее смотрят, что она нравится. Бегала по залу и Таня, как всегда, озабоченная, неуклюжая. Она, конечно, видела, что Павел сидит с незнакомым ей человеком, но не подходила к ним, потому что обслуживать их взялась Ванда.
Микола, показывая глазами на Ванду, подмигнул Павлу:
– Девка на ять… Если б было время, я б тут с ней…
Павел не знал, действительно ли было бы у Миколы что-нибудь с Вандой, но позавидовал другу, его смелости: вишь ты, он, Павел, здесь живет, каждый день видит Ванду и не решился к ней подступиться, а этот только появился и уже готов.
– Да нет времени, надо ехать, столица вызывает, – говорил Микола. – Видно, я, брат, вылезу из этой глухомани. А что, покорпел тут – и хватит, скоро война кончится, такая жизнь начнется!..
Павел опять позавидовал другу: вот Миколу вызывают уже в столицу, может, в столице и работу дадут, а он, Павел, останется здесь навсегда. У Миколы жизнь только начинается, а у него, у Павла, уже кончилась.
– Ну, а ты что думаешь делать? – спросил вдруг у него Микола. – Ты же у нас был такой грамотный… Газету набирал, писал заметки.
Павел почесал затылок, налил еще в стаканы – Миколе, себе, – и захотелось Павлу исповедаться. Столько живет здесь один, словом не с кем было перемолвиться, поговорить по-человечески. Подбивал на откровенность еще и хмель.
Они чокнулись стаканами, выпили, закусили, хлебнув по нескольку ложек борща, и Павел сказал, вздохнув:
– А я, брат, влип, все для меня уже закрыто, жениться надо…
Микола с интересом посмотрел на друга и тихо засмеялся. Этот смех услышала Ванда, которая стояла недалеко, возле другого столика, и оглянулась на них, повела своими синими глазами.
