Жена заговорила с сочувствием:
– Так ужинай и ложись, я скипидаром натру тебе ногу.
Павел Иванович уже сам прислушивался, болит нога или нет. Минутами казалось, что болит, а потом боли не чувствовалось.
– Нет, не надо натирать. Сама пройдет.
После ужина, слегка прихрамывая, он пошел в гостиную, взял со столика свежие газеты, направился с ними в спальню, лег на свою кровать, включил лампу, стоявшую на тумбочке между кроватями. Он листал газеты, пробегал глазами заголовки, но не понимал даже заголовков. Мешала музыка – дочь опять играла в своей комнате. Очень захотелось закурить, но он уже три года как бросил курить, гордился своей выдержкой, в доме не было сигарет, да и вообще если б он закурил, жена испугалась бы, поняла бы, что у него что-то случилось, начала бы расспрашивать. А о том, что случилось, он не мог рассказать никому, надо было самому все пережить и, если можно, придумать что-то такое, чтоб и самого себя не выдать, и помочь этому человеку, Зайчику.
Он глянул на будильник – было только восемь часов вечера, спать так рано он не ложился, работать с таким настроением тоже не мог, – а он начал писать докторскую диссертацию, – и Павел Иванович лежал, смотрел в потолок, думал.
В спальню вошла жена, уже без фартука, проходя мимо зеркала, посмотрела на себя, поправила волосы, подошла к кровати, на которой лежал муж, села возле него.
– Ну как твоя нога? – спросила с сочувствием. – Может, все-таки натру?
Она положила мягкую, еще влажную от воды ладонь ему на лоб. Рука у жена была мягкая и голос ласковый, Павлу Ивановичу вдруг захотелось ей все рассказать и попросить совета, что ему делать. Он посмотрел жене в лицо. Все на этом лице было ему очень знакомое – и зеленоватые глаза, и морщинки возле них, и слегка выпуклый лоб с прядкой крашеных волос, тонкие, без помады губы, суховатые и бледные. Кажется, все на ее лице было знакомое и свое, но где-то глубоко в глазах жены жило и другое – холодное и жестокое. Павел Иванович знал это, оно выплывало и надолго застывало в глазах жены, когда они ссорились, и жена становилась будто чужая. Он тогда думал о жене: если ты за мелочь можешь так злиться, днями не разговаривать, можешь становиться такой чужой, то что было бы, если б я провинился перед тобой по-настоящему и ты узнала бы…
И он отвел глаза от лица жены, сказал:
– Нет, не надо натирать, само пройдет.
– Ну, смотри. – Жена сняла руку с его лба.
