6.
"Ну, Валентин Антонович, что будем делать с курсом Гусакова? Замогильский торопливо бегал на коротких толстых ногах от залитого светом восходящего солнца окна к столу, за которым с нейтральной улыбкой сидел зав кафедрой. - Кого будем наказывать? Гусакова? Руки коротки. Юрия Ефремовича? Мы тут рассудили - а его-то за что? Вас?.." Они рассудили! - думал умный Попов. - Как же, рассудили бы они, если бы не приезжал вчера секретарь горкома комсомола по просьбе студентов... И теперь они недолго будут искать крайнего. Это буду я. И не буду при этом возражать. Поэтому я иду вверх. И молчу, сохраняя на лице хорошо отрепетированное нейтральное выражение. Я шёл к этой должности через болото унижений и не намерен менять свои привычки: детская улыбка для друзей и для хороших студентов, решительное выражение лица для подчинённых и плохих студентов и нейтральное для вышестоящего говна, которое нельзя трогать, чтобы оно не развонялось во всю ширь. Надо крепко держать древко знамени. И какая разница, какого цвета само знамя?.. "Кстати, что, действительно все были в курсе этой неприглядной истории?" встревоженно спросил проректор. Попов поднял на него глаза и напряжённо сморщил лоб, словно припоминая. А что припоминать-то, падла, если ты сам заставил меня, принимая кафедру, игнорировать этот курс, как никчемный? Если тебе это нашептал Вулканович, которого ты же снял с заведования? "Сейчас трудно вспомнить подробности, Максим Борисович, - вслух сказал умный зав. - Но кто же знал, что кто-то будет драматизировать ситуацию?" "Вы знаете, что Ефим Яковлевич в последний момент отказался принимать экзамен?" Ещё бы! Старая лиса полезет в капкан, разогнались, бля... "Знаю..." "А если знаете, - зазвучали металлические визгливые нотки в голосе вышестоящего пигмея, - то почему немедленно не пришли ко мне и не сказали: надо делать то-то и то-то. Почему всегда вы ждёте, что кто-то будет выполнять за вас вашу работу? Если вы мне скажете, кто этот кто-то, я его вместо вас поставлю на ваш оклад и должность! Короче, идите и думайте. В десять жду вас у ректора." "Вариант Хадаса годится?" "Годятся все варианты. Для дела годится всё!" "Я подумаю, посоветуюсь на кафедре и приму решение к десяти." "Вот и отлично. У вас здоровый сильный коллектив. Я уверен, что ему есть что сказать..."
7.
"А, здоров, здоров, - суетливо роется старик в бумагах в своём тёмном углу. Он делает вид, что страшно занят, но его кипучая натура постоянно мечущегося бездельника на терпит неизвестности. - Ну, чем там кончилась эта нелепая история с доцентом Хадасом? Его решили не наказывать?" "Не знаю, не знаю..." "Я знаю! - привычно извергается Вулканович. - За что наказывать нового знающего человека?.." "Вы это о ком? - позволяет себе зав прищуриться на ЭТУ сволочь. - Неужели о Юрие Ефремовиче, который, по вашему мнению, ни-чер-та не знает," - у Попова был удивительный дар копировать голоса и интонации. "Знаешь, что я тебе скажу, - зашепелявил старик от волнения и искренней обиды. - Раньше ты со мной себе такой тон не позволял. Я тебя вырастил, выдвинул, а теперь вон какая благодарность!.." Он так привык кривляться перед студентами, домашними, нами... Даже со мной, уже опасным ему своим начальником он не может не сыграть шута, словно не представляет, сколько он мне оставил неоплаченных долгов за те годы, что он меня "растил и выдвигал". Ладно, пока пусть побегает, его час настанет. Когда мы поменялись ролями, можно мне ещё потерпеть эту дрянь безнаказанно. Попов безучастно смотрел на привычную местечковую драму: доморощенный актёр фальшиво метался по сцене, воздевая руки, простирая их к зрителю, то поднимая голос до фальшивых громовых раскатов, понижая его до трагического шёпота. Вот я и советуюсь с кафедрой в лице этого скользкого хамелеона. Пора к ректору. Утешает то, что уж от меня-то никакого решения и не ждут.
