Редко попадаются такие слова под ее пером. Опять изумляться приходится крепости, с какой она не позволяет себе отвечать на незаслуженный нападки матери: она знает, мать сама ей пишет, что таков уже ее характер - {79} горе у нее всегда переходит в гнев, но при всем том высока духовная выдержка, которая на это отвечает просьбою благословить и ее, и Сергея.
Образ княгини Марии Николаевны еще вырастает, когда рассматриваешь ее отношение к другим. Ее потребность помогать не знала пределов, а готовность помочь поражает, когда знаешь скудость средств, которыми она жила. В книге Дмитриева-Мамонова "Декабристы в Западной Сибири" только три раза упоминается имя княгини Марии Николаевны, но каждый раз в связи с денежной помощью, которую кто-нибудь из сосланных получал от нее из Восточной Сибири. Но не только материальная помощь; трогательны примеры ее проникновения в чужую духовную жизнь.
Для какого-то каторжного татарина, невинно осужденного за убийство, она выписывает коран по-татарски, для каторжного еврея из Белой Церкви выписывает еврейскую библию. А как трогательно, например, отношение ее к любимой ее девушке Маше, приехавшей из деревни Болтышки разделить с ней тяготы изгнания. Эта Маша безутешно тосковала, не получая писем из дому от своего брата Василия. Сколько Мария Николаевна ни писала сестрам, - Василий не откликался. Что же придумывает княгиня? Она сама пишет письма, будто от Василия, и в почтовые дни читает их Маше, будто бы сейчас полученные.
Дополним образ Марии Николаевны тем еще, как другие к ней относились. Когда декабрист Кюхельбекер, по отбытии срока наказания, уезжал из Красноярска, он написал Марии Николаевне свое прощальное письмо, прося передать иркутским своим товарищам привет и извинение, что не может писать каждому в отдельности. Он говорит, между прочим, что со дня знакомства с ней для его жены началась {80} новая жизнь. Далее он выражает уверенность, что никто из товарищей по ссылке не посетует за то, что он ее выбирает выразительницею своих чувств, ибо, прибавляет он, "все, что есть достойного уважения и прекрасного в характере каждого из них, все это в наибольшей и чистейшей степени, представлено Вами, их ангелом хранителем и утешителем". Эти немногие слова вмещают в себе все, что рассыпано по многочисленным "Запискам", "Воспоминаниям" того времени и тех людей. Что так мыслили и чувствовали люди ее круга, это не удивительно; но чрезвычайно знаменательно отношение к ней и к другим женам декабристов местного населения, крестьян и уголовных каторжан. Никогда эти дамы не встретили ничего, кроме внимания и уважения. О том, какую память они оставили, я имел трогательное свидетельство в письмах старожилов, о которых упоминал. Знаменательно и то, что население называло декабристов общим именем "наши князья"; правда, что среди них были такие имена, как Трубецкие, Волконские, Одоевские, Барятинские, Оболенские, Шаховские ... Опять скажу, что не удивительно уважительное отношение со стороны людей, испытавших влияние их доброго отношения к себе, культурного воздействия на их детей; но вот пример того, как к этим - с позволения сказать - "буржуйкам" относились каторжане.
