Не знаю, как там у других, а для меня самыми тяжкими в миротворчестве оказались утренние часы. Надо было уходить на работу и запирать Гомера в своей ванной, чтобы кошки невзначай не добрались до послеоперационных швов. Как только я заносила его внутрь, он начинал выть. Это был не жалобный кошачий вопль, знаменующий попранную свободу, а душераздирающий, проникающий до кишок животный ужас.
Как оказалось, единственное, что по-настоящему пугало бесстрашного Гомера, — это остаться одному. И тому было объяснение. Пусть сам Гомер и не осознавал, что слеп, древнейший инстинкт подсказывал ему: опасность обычно застает тебя врасплох. Тот же инстинкт давал ему понять, что, когда вокруг люди или другие кошки, опасность не сможет подкрасться незаметно. Потому-то все в нем отчаянно противилось одиночеству. Не помогало ничего. Ни обустроить особое гнездышко из ношеных вещей с моим запахом. Ни постоянно включать на волну NPR[8] радиоприемник, что лично на меня действовало очень даже успокаивающе. Слыша, как он убивается за дверью, нужно было собирать всю свою волю в кулак, чтобы не броситься вызволять его из ванной. Моим первым побуждением как раз и было распахнуть дверь, ворваться в ванную, подхватить его на руки и успокоить: мол, пока я рядом, бояться нечего. Но жалость приходилось оставлять на вечер. Зато как представишь себе, каких только страхов он ни натерпелся один, во тьме, на городских улицах, пока его не подобрали и не отнесли к ветеринару, — и вот тебе бессонная ночь. Сколько таких ночей я не смыкала глаз, прижимая его к себе и зарываясь лицом в теплую шерстку.
Наконец, через неделю после его появления в доме, наступил великий день: кажется, нить на шве рассосалась. А это означало, что можно было снять ошейник. Теперь он сам сможет вылизываться, а мне не придется подмывать его после того, как он сходит в песок. И самое главное — уйдут в прошлое все страхи одиночества.
— Хотя иногда одиночество — это даже хорошо, — предупредила я его по дороге в ветеринарную клинику, представив, какой прием может оказать ему Скарлетт.
— Мя-я-у-у-у! — отозвался Гомер из своей переноски на заднем сиденье.
* * *
Освобождение из пластиковых колодок можно было описать одним словом — экстаз. Выпущенный из переноски, в которой он путешествовал в клинику к Пэтти и обратно, Гомер не раздумывая метнулся в гостиную. Там он просто обрушился всей спиной на коврик и принялся кататься с боку на бок. Можно себе представить, как его восхищала возможность двигаться в недопустимых до этого пределах.
