Она писала еще несколько дней, пока к ней постепенно не вернулась способность говорить, но это был не ее голос. Она говорила очень хрипло из-за трубок, которые ей ввели в дыхательные пути, когда подключали к аппарату искусственного дыхания.
Когда она попала в больницу в последний раз – и уже не вернулась обратно, – скорую помощь никто не вызывал. Единственная Дочь позвонила Старшей Дочери и сказала, что они едут в больницу из-за ревматических болей в ноге, а поскольку Старшая Дочь хотела знать первой, она ставит ее в известность. Она все еще говорила очень хрипло, и ее голос надрывал сердце.
Единственная Дочь была женщина добросердечная. Поскольку Старшая Дочь всегда отстаивала свое положение в семье, которое казалось ей ненадежным, Единственная Дочь сообщила о том, что едет в больницу, ей первой. Они еще встретятся там.
Ее положили в терапевтическое отделение, сделали обезболивающий укол и ингаляцию. Старшая Дочь (мы и дальше будем называть ее Старшей Дочерью, потому что за пятьдесят с лишним лет она так и не ощутила себя полноценной личностью за пределами семьи, но видела себя в основном глазами своей матери, Вивиан, и все еще боролась за ее признание) была привязана к Единственной Дочери и приходила к ней по утрам, приносила капучино из кафе на первом этаже. Она видела, как та уходит, и говорила про себя: пусть это поскорее закончится, пусть она отойдет, ведь она так страдает; помилуй ее и прибери, чтобы она отмучилась. Боли были страшные. Старшая Дочь хотела сама вколоть морфий, а потом пусть придет медсестра и завершит начатое. Единственная Дочь по-прежнему говорила хрипло и называла Старшую Дочь «душа моя», чего раньше никогда не делала. Было ясно, что конец близок.
В четверг поднялся уровень сахара, но медсестры сказали, что они знают – да-да, они знают, – и не стали вводить инсулин. Как можно не дать инсулин больному с уровнем сахара шестьсот единиц?[12] Непонятно. Муж хотел ввести инсулин из их домашнего запаса, но когда он сделал это неделю назад, сестры накричали на него, дескать, он может убить больную. Он не врач, и пусть не прикасается к ней. Старшая Дочь снова и снова ходила к сестрам и к врачу, говорила им про высокий уровень сахара, это опасно, если не дать инсулин, возникнут необратимые последствия, но при этом знала, что лучше всего не бороться за жизнь Единственной Дочери, а воспользоваться сбоем системы. В пятницу в шесть утра в доме Старшей Дочери зазвонил телефон, и муж Единственной Дочери сказал ей: «Все кончено». Старшая Дочь закричала в голос, и испуганные соседи постучались в дверь, спросили, что случилось.
