Аккуратно ставлю мои EССO под кушетку, укладываюсь. Он достает мою карту из большой старой картотеки, какие до сих пор стоят в регистратурах таллинских поликлиник. Я закрываю глаза и представляю нашу оранжерею, я представляю, что я открываю дверь, вхожу, прохаживаюсь среди растений, они тянут ко мне свои зеленые лапки, щекочут мои рукава, плечи, лицо… Моя карта в ячейке с литерой «I». Ячейка открывается и закрывается с тугим скрипом, аж сводит скулы. Хлоп! И он, шурша бумагами, усаживается рядом в соломенное кресло (хруст соломы меня разбирает, как легкое вино в жаркий день). На кушетке я совершенно не я. Константин в роли психолога тоже чужой – в нем все другое: голос, манера говорить, жесты (то есть их полное отсутствие), лексика – и обращается он ко мне на вы.
Аналитик и пациент
аналитик: я слышал, что у вас там появилась новая забава – какой-то странный костюм…
пациент: да, нептун, это такая интересная штука… (я подробно рассказываю про костюм).
аналитик: мне Эркки рассказал об испытаниях… его рассказ меня несколько встревожил.
пациент: да?
аналитик: вам не кажется, что вы сильно рисковали своим здоровьем?
пациент: нет, не думаю…
аналитик: не кажется ли вам, что ваше добровольное участие в этом трюке можно расценивать как акт аутоагресии?
пациент: нет.
аналитик: вы же помните, что можете прекратить туда ездить.
пациент: естественно.
аналитик: вы задумывались над этим?
пациент: над чем?
аналитик: над тем, чтоб перестать туда ездить.
пациент: нет, зачем? это же мой Руссийон, мое «Каширское шоссе»…
Он требует разъяснения – я старательно объясняю, думая о своем…
Психолог верит, будто я не только выдаю ему ключи от тайных ящичков, но и сами ящички выдвигаю, вынимаю из них бумажки, позволяю вытянуть лоскуты, жемчужины из кишок и пыльные, пожелтевшие фотокарточки; он полагает, будто прикасается к моей жизни, выгребает из моих шкафов костный прах, выгребает золу из печи, гуляет по моему саду. Он верит, что допущен в святая святых! Многие верят, будто я рассказываю им что-то о себе. Чушь, никогда никому о себе ничего не рассказываю – я говорю с собой. Они всего лишь манекены, которые создают подходящий для самокопания интерьер. Отгородившись от каменоломенного психолога своей цветистой чепухой, бросив ему на съедение улитку или мертвого сверчка, я занимаюсь собою. Что я могу ему рассказать о себе? Я не знаю себя. Я себя не понимаю. Я общаюсь с собой как с приезжим, который на все отвлекается и задает слишком много вопросов. Но если уж я улегся на кушетку, я точно знаю, что ровно час меня с нее никто не поднимет. Константин никому не позволит прервать сеанс. Вот и получается, что часы, проведенные у психолога на кушетке, одни из самых спокойных часов в моей настоящей жизни.
