Так было еще недавно…
В последнее время жандармы и тюремщики словно озверели.
Алексеев нервничал. Как ни старался он взять себя в руки, успокоиться, ничего не выходило. «Влип, влип! Сейчас, когда каждый человек на счету, — и влип. И дело до конца не доделал… А за жандарма того они мне отомстят. Пусть. Надо только собраться с волей, приготовиться ко всему, к самому худшему. А что, собственно, они могут сделать со мной? Расстрелять? Повесить? Не за что. Упечь в «Кресты»? — Это могут. Будут морить голодом? — Выдержу. И так каждый день впроголодь. Бить? — Выдержу. Били уже не раз — и шпана, и городовые. Пытать станут? Говорят, в каменный мешок сажают и часами воду на голову по капле льют… От этого люди с ума сходят. Н-да, веселые дела».
— Куда мы едем? — обратился Алексеев в темноту, чтобы отогнать свои мысли.
Поручик курил папиросы.
— Не дури, голубчик, ты же слышал…
— Нет, не слышал… — ответил Алексеев задиристо.
— А не слышал, так и не надо. И замолчи. Мне лень, спать хочу. Утро уже, между прочим.
Они остановились.
Поручик и два унтера ввели Алексеева в обшарпанную комнату и сдали дежурному офицеру.
Дежурный офицер открыл толстый журнал. Поручик продиктовал:
— Восьмого февраля семнадцатого года в четыре часа двадцать минут задержан Алексеев Василий Петрович, большевик… Впрочем, тут все есть об этом субъекте. Перепишите что следует.
Вынул из планшета и бросил на стол голубенькую тетрадку. Офицер сделал нужные записи в книге, поглядел на Алексеева сонно:
— Дактилоскопию делал раньше? Ну, отпечатки пальцев? Ах, да, в прошлом году… Значит, сейчас с тебя снимут только фотографию. Надо раздеться и одеться в здешнее. Резваткин, одежду!..
Из смежной комнаты вышел солдат, вынес синий халат, рубашку, кальсоны, штаны, истоптанные туфли. Подождал, пока Алексеев переоделся, усадил на стул, сделал три снимка.
— Ковальчук, отведи в тридцать седьмую! — снова крикнул офицер.
Из той же комнаты вышел старый солдат с длинной седой щетиной на подбородке и морщинистых щеках, взял из угла винтовку, положил прикладом под мышку, скомандовал: «Пошли!» — и повел Алексеева.
— Я не прощаюсь, голубчик, скоро увидимся! — услышал в спину Алексеев голос поручика, все еще сидевшего рядом с дежурным офицером.
Шли они долго — переходили из одного коридора в другой, построенных зигзагами, шли по висячим балконам и гулким железным лестницам, поднимались с этажа на этаж все выше. И всюду — справа и слева — были одинаковые двери тюремных камер. На каждом этаже — по два надзирателя. Они лениво поглядывали на идущих — привычная картина. Свет был притушен, в коридорах стояли полумрак, тишина. Тюрьма спала.
