Я спросила, осталось ли у Базза что-нибудь от их жизни вместе – может быть, подарок, что-то, чтобы приманить прошлое. Он посмотрел на меня грустно.
– Конечно.
Должно быть, у него целый ящик в комоде отведен под такие сувениры – тщательно собранная коллекция памяти первой любви. Конечно, так и было.
С фабрики донесся звук, из-за скачка напряжения птица ярко засияла, и мои глаза непонятно почему стали наполняться слезами.
Отступиться от брака. Неженатым может казаться, что это все равно что уступить место в театре или пожертвовать взяткой в бридже, чтобы потом получить больше, лучше. Но это труднее, чем можно представить: жаркий невидимый огонь, пожирающий надежды и фантазии, оставляющий от прошлого черные головешки. Однако он необходим, если на его месте планируется что-то построить. Вот я и стояла, и давала Баззу советы, а сама не могла думать ни о чем, кроме автоматонов в Плейленде, грациозно двигавшихся на ветру, и детей, которых повели за кулисы и показали, к их удивлению, несметные переплетенные провода и переключатели, которые так трудно расплести, а если уж расплел, еще труднее собрать заново.
* * *
Когда наконец наступил день рождения Холланда, мы устроили скромный праздник и пригласили тетушек, которые ворвались к нам в дом в ажитации.
– У нас есть хорошая и плохая новость, – объявила старшая, отряхиваясь от дождя, как пудель. – Но какая она ужасная, кошмарная, эта новость!
Повернувшись ко мне, Элис положила руку мне на плечо, из вежливости приобщая меня к беседе. Почему-то только у нее на груди была орхидея.
– Перли, ты наверняка слышала…
– Да по лицу видно, что да! В общем, во Фресно, кажется, минувшей ночью…
– О, привет, Холланд! С днем рождения, мой хороший! А вот и малыш Уолтер…
– Ну поцелуй тетю Би, Уолтер, я не заразная…
Младшая воспользовалась тем, что сестра отвлеклась:
– Белая девочка четырнадцати лет убила свою сестру-близнеца!
Я улыбнулась. Эта новость была из тех, что они не советовали мне обсуждать при их племяннике. Холланд снимал с них длинные шерстяные пальто в каплях дождя, под которыми были одинаковые немнущиеся платья. Сыночек стоял, уставившись на меня, а тетушки по очереди его тетешкали.
Беатрис продолжила, будто не прерывалась:
– Достала ружье брата и в темноте, представляете, нашарила сестру, нащупала ее волосы и правое ухо и приставила дробовик…
– Винтовка это была. Двадцать второй калибр.
Они с наслаждением рассказывали кошмарную историю этих сестер, словно настоящие свидетели, не задумываясь о том, что маленький мальчик слушает все в подробностях: вот рука девушки скользит по простыне дюйм за дюймом, касается мягких локонов красавицы-сестры, кожи головы, трогает упругий завиток ушной раковины… Я не сразу поняла, что они пересказывают радиопостановку.
