Литературные первопроходцы Дальнего Востока | страница 50



.

Оказалось – возможно.

Деталь: художник Осип Браз – автор известного чеховского портрета 1898 года – в 1924-м угодил на Соловки[205].

Поначалу Чехов собирался ехать на Сахалин вместе с другим художником – Исааком Ильичом Левитаном[206]. Тот не смог. Иначе были бы у книги левитановские иллюстрации.

«Тяжело и скучно»

«Остров Сахалин» – книга плотная, насыщенная, живая. Впервые она вышла в свет в 1895 году. В каждую эпоху она может прочитываться по-новому, взаимодействуя с меняющейся реальностью и эволюционирующим читательским сознанием.

Читать «Остров Сахалин» нужно в связке с очерками «Из Сибири» (1890), написанными по пути на остров. Они начинаются примечательным диалогом с возницей, как будто задающим тон всему последующему:

«– Отчего у вас в Сибири так холодно?

– Богу так угодно!»

Дальше, уже на Сахалине, Антон Чехов не устаёт пугать читателя местным климатом. Например: «Сильные морозы зимою и сырость в течение всего года в Александровске ставят чернорабочего в положение иной раз едва выносимое, какого он при той же работе, например при обыкновенной рубке дров, не испытал бы в России». Или: «Владивостокский городской голова как-то сказал мне, что у них во Владивостоке и вообще по всему восточному побережью “нет никакого климата”, про Сахалин же говорят, что климата здесь нет, а есть дурная погода, и что этот остров – самое ненастное место в России. Не знаю, насколько верно последнее; при мне было очень хорошее лето, но метеорологические таблицы и краткие отчёты других авторов дают в общем картину необычайного ненастья». Ещё: «Небо по целым неделям бывает сплошь покрыто свинцовыми облаками, и безотрадная погода, которая тянется изо дня в день, кажется жителям бесконечною. Такая погода располагает к угнетающим мыслям и унылому пьянству».

Угнетающим мыслям поддался и сам Чехов: «Налево видны в тумане сахалинские мысы, направо тоже мысы… а кругом ни одной живой души, ни птицы, ни мухи, и кажется непонятным, для кого здесь ревут волны, кто их слушает здесь по ночам, что им нужно и, наконец, для кого они будут реветь, когда я уйду».

Писателю трудно было считать тогдашний Дальний Восток Россией: «…Боже мой, как далека здешняя жизнь от России! Начиная с балыка из кеты, которым закусывают здесь водку, и кончая разговорами, во всём чувствуется что-то своё собственное, не русское. Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или Техасе… Мне всё время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам, что Пушкин и Гоголь тут непонятны и потому не нужны, наша история скучна, и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами».