В обыденной речи с противопоставлением Дальнего Востока и России можно столкнуться до сих пор, но теперь оно имеет чисто географический смысл и используется для удобства – чтобы не добавлять каждый раз «остальная Россия» или «Центральная Россия». Культурной пропасти, о которой говорит Антон Чехов, давно нет. За минувший век с лишним страна стала более или менее однородной, хотя со стороны в это бывает непросто поверить.
Антон Чехов порой говорит о Сибири и Дальнем Востоке со страхом и даже, пожалуй, брезгливостью, как какой-нибудь маркиз де Кюстин[207], автор записок «Россия в 1839 году». Местная интеллигенция, по Чехову, «от утра до ночи пьёт водку», причём «неизящно, грубо и глупо» (ладно бы пила умно). Женщины «жёстки на ощупь» – эти слова едко припомнят Чехову владивостокские фельетонисты (интересно, что Антон Павлович предвосхитил сатирика Михаила Николаевича Задорнова[208], нелестно отозвавшегося о владивостокских женщинах и после вызванного этим скандала переставшего ездить во Владивосток). О Томске Чехов написал, что этот «скучнейший город» не стоит «гроша медного», из-за чего в 2004 году томичи поставили писателю откровенно карикатурный памятник. Пожалуй, только о Красноярске Антон Павлович отозвался доброжелательно: «Самый лучший и красивый из всех сибирских городов… Какая полная, умная и смелая жизнь осветит со временем эти берега!» (но и то – «со временем»). О Николаевске-на-Амуре Чехов пишет: единственное светлое место в истории города – само его основание. «Обыватели ведут сонную, пьяную жизнь… Пробавляются поставками рыбы на Сахалин, золотым хищничеством, эксплуатацией инородцев». Контрабандисты даже не скрывают своей профессии. Нравственность – «какая-то особенная, не наша».
Потом, уже на Сахалине, Антону Чехову рассказали такую легенду: «Когда русские заняли остров и затем стали обижать гиляков, то гиляцкий шаман проклял Сахалин и предсказал, что из него не выйдет никакого толку.
– Так оно и вышло, – вздохнул доктор».
Писателя сразу предупредили: жить на острове «тяжело и скучно», отсюда все бегут – «и каторжные, и поселенцы, и чиновники».
После были различные призывы и госпрограммы – как царского, так и советского извода; Сахалин активно заселялся, но к концу ХХ века остров вернулся к чеховскому статус-кво: отсюда по-прежнему уезжают, хотя нынешний Сахалин – место куда более комфортное и живое, чем былая каторга, не говоря уже о том, что сказочно красивое. Исторического максимума население Сахалинской области достигло в 1991 году – 715 тысяч человек. За следующие три десятилетия сократилось до 488 тысяч.
