22, 25 и 30 ноября 1860 года Лавров выступает в зале Пассажа с публичными лекциями по философии в пользу Литературного фонда.
Для России, для русского просвещения это было явление неординарное. В 1850 году философия — «при современном предосудительном развитии этой науки германскими учеными» — была признана николаевскими властями бесполезною для России и даже вредною. Кафедры философии были упразднены, а от всей науки оставлены лишь логика и психология, порученные попечению профессоров богословия, которые должны были «сроднить» их с истинами откровения. И вот теперь — впервые с той поры, да чуть ли не вообще впервые в истории отечественной культуры — светское лицо обращалось к многочисленным слушателям с публичным словом о философии.
Вопрос о чтении этих лекций был решен, по-видимому, еще в начале ноября. По позднейшему свидетельству самого Лаврова, их устройству немало способствовал И. С. Тургенев. 12 ноября Е. А. Штакеншнейдер записывает: «Лавров собирается читать публичные лекции о философии в пользу Общества Литературного фонда. Мне страшно. Я так от всей души желаю Петру Лавровичу полного успеха, по боюсь, что он иметь его не будет. Что массе не только до философии, но и до поэзии и искусства?.. И будет глас его — глас вопиющего в пустыне». Предсказание это не сбылось: чтения Лаврова имели успех.
Уже на первой лекции зала была полна, присутствовали даже священники. Привлекал, конечно, и сам предмет чтений — «Что такое философия в знании?». Но еще больше — фигура, личность лектора — офицера, полковника артиллерии, профессора математики. Глазам слушателей предстал рослый, в полной военной форме, со всеми знаками отличия, энергичный человек, с рыжими бакенбардами, сильно — при возбуждении — картавящий и тем не менее речистый, умеющий держать публику в неослабном напряжении. По отзывам очевидцев, читал Лавров просто, плавно, с полным самообладанием. Читал он сидя, спокойно, не напрашиваясь на аплодисменты ни модными фразами, ни эффектной жестикуляцией. В общем, успех был несомненный (хотя из трех лекций первая была довольно суховатой).
Уже в начальных фразах Лавров высказал свое убеждение в необходимости и полезности философского знания для русской публики: «Милостивые господа! Не знаю, имею ли я право благодарить вас за ваш благосклонный прием. По крайней мере я чувствую, что сделал еще слишком мало, чтобы заслужить его. Я в нем вижу лишь сочувствие к тому предмету, во имя которого мы сошлись сюда побеседовать. Он всегда имел чарующую привлекательность для всего, что стремилось жить и развиваться; он всегда казался страшным и опасным для тех, кто опирался на отжившие начала. И сегодня есть чему порадоваться: сегодня в первый раз после долгого молчания среди русской столицы, в среде светского русского общества, в живой русской речи самостоятельно и независимо произносится слово
