Лавров - Александр Иванович Володин, Борис Самуилович Итенберг

1866 год. 16 апреля. Суббота. Цензор Александр Васильевич Никитенко записывает в дневнике: «Вот, говорят, и Петр Лаврыч Лавров взят… Я этого и ожидал. Это слишком ярый коновод нигилистов и пропагандист всяких эмансипаций».

Давний недоброжелатель Лаврова (по каким-то не вполне ясным причинам Никитенко прямо-таки терпеть его не мог) забегал вперед: Петр Лаврович еще на свободе. Но действительно, в эти дни в Санк-Петербурге происходят повальные обыски и аресты.

4 апреля случилось событие, которое потрясло всю Россию: бывший студент Дмитрий Каракозов совершил у ворот Летнего сада покушение на Александра II. В подпольном кружке «ишутинцев», участником которого был Каракозов, не раз велись разговоры о том, что для достижения цели освобождения народа «все средства дозволительны» и надо смелее «употреблять самые энергичные меры», вплоть до террора и «систематических цареубийств». Каракозов и взял на себя инициативу перехода от революционных слов к практическому делу.

Покушение не удалось — случайность спасла императора. Как сообщалось на следующее утро в газетах, «провидение бодрствовало над драгоценною жизнью».

Выстрел 4 апреля, символизировавший неприятие демократической молодежью всей деятельности царя-«освободителя», не был, однако, понят народом. В «низших классах» поговаривали, что Каракозов — это агент дворянской партии, подосланный отомстить Александру II за уничтожение крепостного права. И пусть версия о том, что крестьянин Комиссаров помешал злоумышленнику попасть в царя, являлась всего-навсего одним из мифов, — совсем не мифичны слова Каракозова, обращенные к схватившим его… нет, не жандармам, а к таким же, как Комиссаров, людям из толпы: «Дурачье! Ведь я для вас же, а вы не понимаете!..»

Каковы бы ни были намерения Каракозова, объективно его выстрел сыграл отрицательную роль. «Месть не удалась, — писал Герцен, — но предлог был дан и схвачен с дикой радостью, реакция была оправдана…»

Предлог был схвачен… Председатель тотчас же созданной Верховной следственной комиссии семидесятилетний граф Михаил Николаевич Муравьев направил все усилия к тому, чтобы, как он выразился, «принять меры для окончательного подавления противоправительственного направления». «Я стар, но или лягу костьми своими, или дойду до самого корня зла», — говаривал Муравьев. Последовали многочисленные обыски у лиц «сомнительной благонадежности». Члены следственной комиссии работали до изнеможения — с 10 утра до 3–4 ночи. Чуть ли не поголовно арестовывались члены разлого рода просветительских кружков, издательских артелей, организаторы и участники бесплатных школ… Начался