Карету встряхнуло так, что у Огинского клацнули зубы, а горничная Изабеллы, сидевшая напротив, выронила корзинку и вскрикнула. Захотелось высунуться в окошко и крикнуть кучеру: «Пся крев, разуй глаза, быдляк! Совсем не смотришь, куда едешь?» Но он сдержался. Что кучер может сделать? Такие дороги. И другого пути нет: лес кругом.
Тогда, в Петербурге, перед ним распахнули дверцы кибитки и заставили решать: садиться в нее или отказаться. Он считал, что выбора нет: не оставаться же одному в лесу, среди волков, с голыми руками! Он забрался внутрь, дверцы захлопнулись, и возница хлестнул лошадей…
Он хотел отказаться от должности подскарбия великого литовского[15], как только вернулся в Варшаву. Но хитрая лиса Яков Сиверс, новый российский посланник, к тому времени уже выманил короля в Гродно, а тайное соглашение между Россией и Пруссией о втором разделе Польши подготовили еще в январе, когда Михал был в Петербурге. Королю Огинский отказать не мог; седьмого мая его официально утвердили в должности. Люди циничные и беспринципные подавляют людей совестливых и тонко чувствующих…
Проклятая кибитка неслась дальше; остановить ее и сойти было нельзя. Огинский участвовал в Гродненском сейме, при проведении которого были попраны все законы Польши. Но выбора им не оставили, ведь так? Заседания проходили за закрытыми дверями, у дверей стояли русские солдаты. Нескольких строптивцев арестовали, у других отобрали имущество. Сейм наивно просил «великодушную государыню» оградить Речь Посполитую от притязаний прусского короля; Шимон Коссаковский отправился в Петербург… Что толку: Екатерина была автором пьесы, а Сиверсу поручили довести спектакль до конца. Места для публики, изгнанной из зала, заняли русские офицеры; рядом с троном сел генерал Раутенфельд – охранять Станислава Августа, на жизнь которого готовится покушение… Поняв, что кричать бесполезно, депутаты замолчали; их молчание расценили как знак согласия. Две хищных птицы, договорившись между собой, разодрали тело несчастной Польши. Все распоряжения Тарговицкой конфедерации были отменены – теперь она стала не нужна. Екатерина, защитница поляков, «разгневалась» на Сиверса за «упущения» и отозвала его в Петербург, заменив Игельстрёмом, – это тоже было частью пьесы…
Честь погибла, имущество утрачено, зато кибитка остановилась, и Михал поспешил из нее выйти: возвращаясь из Гродно вместе с королем через свое имение Соколув-Подляский, Огинский признался ему, что намерен покинуть Польшу. Они проговорили тогда всю ночь, но удержать Огинского король не смог… У Станислава Августа выбора не было: он снова сел в ту же кибитку и поехал дальше. А Огинский… Думал, что пойдет своим путем, а на этом пути его сшибло бешеной колесницей и потащило по бездорожью.
