…Грубый окрик, перебранка; карета замерла. Горничная испуганно смотрела на пана: разбойники? Изабелла, обложенная подушками, закрыла глаза – то ли спала, то ли сомлела… Громкие голоса послышались возле самой дверцы, которая вдруг с треском распахнулась:
– Кто тут есть? Выходи!
Тонкие веки Изабеллы затрепетали. Сделав знак горничной, чтобы позаботилась о пани, Огинский выбрался из кареты и на мгновение зажмурился от яркого света.
Передних лошадей держал под уздцы солдат; в отдалении, на развилке дорог, маячили два конника. Другой солдат пытался ухватить за плечо кучера, который не давался и отругивался. Загораживая их собой, у самой дверцы стоял плотный детина в синем кунтуше на желтой подкладке, затянутый в пояс с кистями, с вислыми усами и саблей на боку. При виде Огинского – в английском сюртуке, длинных серых панталонах и в высокой шляпе, – он удивленно поднял правую бровь.
– Кто такие? Куда следуете?
Огинский молча смерил его взглядом.
– С кем имею честь? – осведомился он.
– Ян Гуща, – с неким вызовом ответил детина. – Командир пограничного разъезда. Так куда путь держите?
– Я Михал Клеофас Огинский, – раздельно проговорил граф. – Следую в родовое имение под Варшавой, сопровождая больную жену. И я вам буду очень обязан, если вы пропустите нас, не отнимая у нас времени.
Детина осклабился и подбоченился.
– Ах, сам пан подскарбий нам честь оказал!
И тут же сменил ёрнический тон на суровый:
– Паспорт.
– Что?
– Паспорт на выезд из княжества Литовского. Или вы уже по-польски понимать разучились?
Огинский почувствовал, как закипает в нем гнев.
– Я Огинский, – повторил он, едва сдерживаясь и глядя прямо в наглые глаза. – Спросите любого; тот не поляк, кто не знает моего имени. Еду в имение своего дяди. Какой еще паспорт, холера ясна!
– Ну конечно, – усмехнулся Гуща. – Вам-то наших имен разве упомнить! Выгнали с должности, оставили без куска хлеба – и позабыли!
Огинский вгляделся в его лицо, но никак не мог признать.
– Я вас уволил? Когда? Вы по какому ведомству служили?
– По таможенному, в Толочине… Два месяца назад вы инспекцию делали… – Глаза Гущи сузились. – К пруссакам утекаешь?
Невольный страх пробежался холодными пальцами по хребту. Перед глазами мелькнуло видение виселицы с болтающейся на ней фигурой… Михал вскинул голову:
– Я депутат порядковой комиссии, член повстанческого Временного совета!
– Паспорт! Выданный Литовской Радой!
Занавеска отодвинулась, и в окошке показалось лицо Изабеллы с синими тенями вокруг глаз. В Огинском боролись два желания: ударить кулаком по ухмыляющейся физиономии и смиренно просить о снисхождении, взывая к человеческим чувствам. Человеколюбие… Существует ли оно еще?
