Но чем выше жена Оптимистова поднимала мужа, тем приветливей становилось пламя пожара, и Оптимистов подумал, что не так уж плохо, что баня горит. Наоборот – хорошо. И было бы лучше, если бы она горела сильнее. И тогда было бы теплее, и ещё теплее, и ещё.
И когда жена подняла Артёма Павловича на самый верх, он воскликнул от радости:
– Пожар!
И вскинул руки над головой. И даже пустился в пляс, хромая и стуча зубами.
Грязная и усталая жена Оптимистова с удивлением смотрела на мужа, пока он, забыв, как тяжело далось Оптимистовой поднять его, чуть снова не грохнулся на дно колодца.
Жена Оптимистова в последнюю секунду поймала его и отвела от края беды.
Жар от огня проникал в холодные кости Артёма Павловича, и он старался запретить зубам клацать друг об друга.
– Снимай, – Оптимистова сняла с Артёма Павловича старый дачный пиджак и по одной расстегнула пуговицы на дачной белой рубашке.
Оптимистов давно работал главным редактором газеты, и у него давно не было никакой одежды, кроме костюмов и туфель. Да и зачем ему другая одежда, когда он так любит созидательный труд?
Жена Оптимистова стянула с Артёма Павловича туфли, носки и брюки, поставила рядом с гигантским костром и отправилась узнать, что происходит с её рыбонькой-птичкой.
Рыбонька-птичка почему-то спокойно сидела в холодной воде, как будто вода совсем и не холодная.
– Птичка моя, мы тебя сейчас поднимем. Папа согреется, и поднимем.
Папа в одних трусах сидел на земле и мечтательно смотрел на огромные языки пламени.
– Не надо, – ответила Варвара.
– Как не надо? Мы быстро, золотце ты моё. Всё хорошо-хорошо будет.
– Да, – согласилась Варвара. – Если папа за лексусом сходит.
– Рыбонька, да как же он пойдёт? У него и трусы мокрые, – почему-то сказала жена Оптимистова. – Он пойдёт, а ты в колодце что делать будешь? Менингит зарабатывать?
– А я менингит вообще не люблю. Я закалённая. А папу, если он разок ещё упадёт, не поднимешь больше.
Жена Оптимистова подумала, что рыбонька-птичка права: второй раз поднять мужа она вряд ли сможет. Она и первый подняла с трудом. Да и вид у Артёма Павловича какой-то странный: сидит в трусах на земле, колени трёт от жара и посмеивается.
– Артёмка, – сказала жена Оптимистова.
Артёма Павловича последний раз называли Артёмкой в детском саду. Отец Оптимистова всю жизнь работал на экскаваторе и гордился тем, как профессионально роет землю. Образования у отца Оптимистова не было. В школе он четыре раза оставался на второй год, а в техникуме, в который его взяли после восьмого класса, отца Оптимистова отчислили без права восстановления. Тогда он и сел за руль экскаватора.
