Дело всей моей смерти | страница 18
Первый год долбился к сыну напрямую. Тужился, пыжился, пытался барьер пробить – присниться ему во сне или днём привидеться. Есть они, привидения. То есть – мы. Самые сильные из нас, самые мощные. В мир живых белым днём проникнуть – это как космической ракетой гвоздь забить, КПД получается очень низкий. Присниться проще. А тем, кто сны не видит, им только так, когда бодрствуют, привидеться можно. Пробиваются те, кому очень надо, у кого вопрос жизни и смерти. Тогда никаких сил не жалко.
Тут ведь ещё вторая сторона нужна: в мире живых тебя должны увидеть. Не всякий человек это может. Не всякий готов твою волну в эфире поймать и настроиться, чтобы канал чистый получился. Люди не знают, что мы к ним пробиваемся. А когда пробьёмся во сне, или днём привидимся – в церковь бегут свечки за упокой ставить, или к бабкам каким – покойника отвадить. Бабки некоторые, считай, наши связные на Земле, могут посредниками работать. Иногда передают наши послания, аккуратно, чтобы не напугать до полусмерти. Ещё эти, экстрасенсы – настоящие, не шарлатаны, тоже могут – они нас видят и слышат. Только их – единицы, на всех не хватает. Вот и колотимся сами.
Не сразу с этим разобрался, хоть и подсказки были. Стучусь к сыну, как одержимый, ни на минуту не перестаю. Крышу срывает от отчаяния: времечко тикает, неумолимо приближая миг, от которого отворотить надо сына, перенаправить на развилке в другую сторону. Вроде рыбы в аквариуме: рот разеваю, а снаружи крика моего не слышит никто, не понимает.
Сын по девкам по-прежнему шастает, дома Люська от окна к окну скачет, дождаться не может. Чувствует всё, только верить не хочет, гонит от себя мысли, которые ей свои нашёптывают – выводят мужа-гуляку на чистую воду. Им совсем не в радость, что мой сынок с женой по-свински поступает. Они ведь тоже в будущее заглядывают. Им лучше, чтобы Люська всё раньше узнала, не ломала себе жизнь в самом начале, сама бы от Митюхи ушла. Только, похоже, и у них не выходит ничего.
Перебрал всех своих, родню, кто живые. К каждому долбился без устали, каждого донимал. Никто не слышит. Так прошло ещё три года. Сказать легко, а когда каждую секунду напрягаешься, всё своё существо превращаешь в острый клинок и пытаешься пробить брешь между мирами, твои усилия длятся вечность. Вечность, сжатую во времени. Годы тикают неумолимо, приближают роковую минуту, но ничего не происходит, ничего у меня не получается.
Стал бить наугад, устраивать "ковровую бомбардировку", хотел хоть чьё-то внимание захватить. После многих и многих попыток случилось то, чего я так жаждал: молодая девушка шла по улице и вдруг остановилась, подняла глаза и посмотрела прямо