. Хорошенькая, кареглазая. Карина. Ошибки быть не может: она
услышала. Стал потихоньку тянуть её внимание на себя, закреплять канал связи. Вроде, получается. Надо внушить ей, чтобы встретилась с сыном. Надо, чтобы она ему сказала.
Не буду рассказывать, каких трудов мне стоило направить её не в ту маршрутку. Задремала, уехала на конечную рядом с моим домом. Именно в ту "газельку", на которой поедет сын. Он вошёл и сел рядом. Карина повернулась к нему, схватила за руку и заговорила.
– Дмитрий!.. Вас же Дмитрием зовут?
– Ну, допустим, – сын ухмыльнулся. Подумал, очередная влюблённая девка на него вешается.
– Мне надо вам сказать… Надо передать…
– Слушаю внимательно, – сынок в своём репертуаре – планы на девчонку начал строить.
– Вам не надо знакомиться с девушкой по имени Яна. Если познакомитесь… Вы умрёте.
– Что за бред? С чего ты взяла? – сын оторопел.
– Мне сказали. Мне велели передать.
– Кто?
– Ваш папа.
Сын, похоже, сильно озадачен. Только бы поверил!
– Откуда он знает? И когда он это сказал?
– Вчера.
– Девочка, ты в своём уме? Мой отец умер пять лет назад.
– Понимаете, я его видела вчера, и он очень просил…
Сын отшатнулся, на лице страх, смешанный с отвращением. Сорвался с места, выскочил из маршрутки. Карина обмякла и заплакала. Ничего не вышло.
***
Я хочу пробиться к сыну. Я хочу этого так, что чувствую в себе силы передвинуть горы и осушить моря. Но я только кажусь себе всемогущим. Все силы, потраченные на Карину, ушли впустую. Сын ей не поверил, принял за сумасшедшую.
Я не могу остановиться. Я не могу оставить сына на произвол судьбы и наблюдать, как с каждым шагом он приближается к гибели. Отчаяние моё в тысячу раз сильнее, потому что знаю – вина в том моя, и только моя. Думаю, думаю, думаю, ничего не могу придумать. "Ковровые бомбардировки" продолжаю. Всё тщетно, всё без результата. Никто из живых не готов мне помочь.
Когда отчаяние моё дошло до предела, я в тысячный раз прошёлся по всем, кого знал, кто ещё жив. И наткнулся на Ладу.
Лада теперь пишет – пробует себя, как писательница. Конечно, не Лев Толстой, и даже не Дарья Донцова. Но главное не это. Главное, что она – открыта. Она пока не готова меня услышать, но во сне я могу к ней прийти.
Две недели я снюсь ей каждую ночь. Просто встаю перед ней и смотрю. Она беспокоится, но не боится меня. Она вообще не боится мёртвых. Многое про неё узнал. Похоже, она – мой последний шанс. Времени почти не осталось.
Лада пишет рассказ обо мне. Я посылаю ей слова и образы, она набирает на компьютере текст. Она хорошо меня слышит, канал устойчивый, широкий, чистый. Она пишет мою историю, моё покаяние перед женой и детьми. Конечно, Лада переводит послание на свой язык. Это не важно, главное понимаю: на портрете, который она рисует словами, меня легко узнать. Я не могу передать через неё предостережение сыну прямым текстом. Но моя исповедь может достучаться до его сердца. И тогда возможно чудо, я верю в это изо всех сил. Он поймёт, увидит, что мой путь – плохой путь, и идти за мной след в след не надо. Он поймёт, как глубоко, как сильно я сожалею о своих ошибках. Он не выберет роковой поворот, свернёт в другую сторону, не даст Яне увести себя в нелепую смерть.
