И все-то ведь правильно делал Борис Ильич, но с привычками народными не мог совладать. Всё говорили ему, мол Господь на небе за нами смотрит, а на земле, куда ни глянь, все силушка иная водится, тут хошь не хошь, а есть она. И никуда-де от нее не деться.
***
– Домовым еще кусочек черного хлеба оставляли, – вставил Шаман, но тут же чуть кружку не уронил, схватив рукой маленькую подушку, которой Диана метко в него запустила. – За что?
– Я тебя не прерывала, – приподняв брови, подсказала Диана. – И вообще это моя первая история, так что помолчи и слушай.
– Ты похожа на сердитого цыпленка, – помимо воли хохотнул Шаман, но, увидев, что Диана готовит новую атаку другой подушкой, примирительно поднял руку и замолчал.
***
Борис Ильич и рад был поспорить, да вот повадилась и у него нечистая, прямо в горнице. Раз как-то разбудила его Агафья, сама плачет, слова не скажет, видно только: белая вся от страху и дрожит, как лист осиновый. Вышел тогда Борис Ильич в горницу, а там! В печке беломощёной одежка его церковная пылает не хуже дров просушенных. Бросился Борис Ильич к кадке с водой и окатил печку из ковша, огонь тут и затих, да только одежа вся уж негодная была. Наутро вся деревня прознала, что у священника кикимора злорадствует. А жители-то – сердобольные, приходили к Борису Ильичу и научали его, чего надобно сотворить, чтобы духа успокоить. Взволновался было Борис Ильич, особливо, когда печка его еще три ночи чудила. Спать не ложился, да только все едино – пылали рясы его и рубахи, чудом в печке появляясь.
Решил тогда Борис Ильич прогнать силу недобрую, да заодно и селянам показать, что слово Господне любую напасть отвадит, с любой бедой справится. Собрал священник у двора своего люд со всей деревни и долго обряд проводил: землю святой водой окроплял, громко молитвы зачитывал, крестным знаменем стены дома своего осенял. Бабы за спиной его перешептывались, мужики головами качали, но дослушали все, досмотрели, а после разошлись.
Отужинал в тот вечер Борис Ильич и спокойный спать завалился, да вот только сон его длился не задался. Проснулся посреди ночи священник от криков истошных. Выбежали к нему Митька и Агафья, подняли и потащили из дому, рыдать не переставая. Борис Ильич успел только углядеть, как вся горница его пылает лютым огнем, а меж языков алых мечется тень какая-то маленькая и горбатая. Сбежались на крики соседи и потушили пожар в доме. Бориса Ильича и крепостных его у себя на ночь оставили и наказали строго, ежели учует, что душат его во сне, пусть не робеет, а слово бранное во весь голос крикнет. Тогда и спокойно станет.
