Я понял это, когда увидел её первый раз на мониторах. Я почувствовал это, когда сегодня со скалы заметил её, бредущую по берегу. Но что я ощутил, когда прижал к себе – даже я не ожидал. Непреодолимую потребность защитить её от всего мира. А ещё мучительное, невыносимое желание ни на секунду от себя не отпускать.
Да, и лёгкое беспокойство за её жизнь. Она дышит сама – это хороший знак. Но я видел это десятки раз: острую боль, затруднённое дыхание, дрожание, паралич, что вызывает яд чёртовых цветочных морских ежей, чтобы действительно волноваться. А ежей в заливе видимо-невидимо. И чем холоднее вода, тем ближе к ночи их больше на мелководье.
Эти опасные ежи – ещё одна причина по которой я ненавижу этот остров и этот залив. Нельзя зайти в воду с берега, чтобы в ногу не впилась эта тварь, на которой отец сколотил своё состояние. И на других таких же дрянях – редких уникальных видах ядовитых морских гадов, на изучение которых дед потратил жизнь, а отец стал делать деньги на его разработках.
Теперь залив кишит смертельно опасными иглокожими. А плавать можно только прыгая или спускаясь в воду со скалы. Там, со стороны океана, в скале, с которой каждый день ныряю я, даже вырублены ступеньки.
«А вот и врачи!» – опускаю я Еву на каталку. И стою рядом, держа за руку, пока ей вводят противоядие, закрывают лицо нагнетателем воздуха. Или чем? Понятия не имею как тут у них всё называется. Но только когда врач кивает мне, что всё будет в порядке, замечаю Аниту, которую колотит нервная дрожь. Удивила! Я думал она рванула назад от страха. А она действительно побежала за помощью.
– Ты молодец, – глажу я её по курчавой голове, прижимая к себе. – Не волнуйся, с ней всё будет хорошо.
И только теперь, когда девчонка начинает всхлипывать на моём плече, вспоминаю, что я в одних мокрых шортах. Девушки из своих комнат на шум высыпали почти все. А у меня на груди татуировка, которой нет у Эвана. Вернее, она есть, но как бы мастер ни старался, рисунки получились разные. Поэтому Эв никогда не подменяет меня там, где надо совсем раздеваться.
Поэтому и орёт, едва я возвращаюсь в свою комнату.
– Ты вообще в своём уме? – бегает он перед мониторами, тыкая в них пальцами. – Это же Ева, да? Ева? Какого хера ты к ней полез?
– Должен был бросить её на берегу? – лениво натягиваю я домашние штаны, вспоминая её губы. Бесконечную долю секунды я даже смотрел на них, приоткрытые, шелковистые, влажные, прежде чем накрыть своим ртом. А ещё они пахли свежим огурцом.
