— Ах, как же хорошо! Так хорошо, я готова кричать!
Эрмера покачала головой, но не смогла сдержать улыбку. На сердце было тепло и радостно от этого пронизанного счастьем очаровательного существа, и ей самой уже начинало казаться, что не так уж она и уродлива, не так уж и кривы ее пальцы. Сэрие будто умела заражать своими красотой и молодостью все на свете, все, что ее окружало: и бабушка-экономка стала носить более яркий платок и красную верхнюю юбку, и поварята начали подкручивать усики и чистить манжеты, и в красивом лице Эстели тоже поселилось какое-то тепло, сделало его сапфировые глаза еще яснее, его каштановые локоны еще блестящее. Эрмера не могла нарадоваться на них всех, и на жениха, и на воспитанницу, и с трогательным содроганием в своем холодном сердце дожидалась она того дня, когда им предстояло вернуться в Хрустальную.
— Ах, тетушка Эрма, тетушка Эрма, — приговаривала Сэрие, запуская изящные пальчики в ее редкие волосы и с нежностью их перебирая, заплетая хитроумные косы, — вы будете самой прекрасной невестой во всем Переходном! Вся Хрустальная падет ниц перед вашим очарованием!
— Ах ты льстица, — обиделась Эрмера и ущипнула глупую девочку за бочок, — зачем врешь мне?
— Но я не вру, тетушка! Я вас люблю…
Эрмера смеялась и с непривычной для нее уверенностью глядела в завтрашний день.
Могла ли жизнь быть лучше, могло ли солнце светить ярче? Кажется, впервые в жизни у нее было все, что она могла себе желать, впервые в жизни у нее была семья, и Сэрие беззаботно смеялась рядом с ней, втыкая в волосы фиолетовые вьюночки, а Эстели держал ее пояс и наблюдал за этой игрой, как за игрой их родной дочери, и иногда поправлял кончиком трости ромашковый венок на своей голове. Кругом была безудержная, бессмертная природа, пьянящая буйством красок и палитрой ароматов, а на сердце было тепло, такое невероятное тепло!..
— А скоро ли, тетушка, — спрашивала Сэрие, протягивая ей желтый одуванчиковый венок, — скоро ли я увижу вас в подвенечном платье?
Эрмера глядела на Эстели из-под кокетливо опущенных ресниц и туманно отвечала:
— Скоро…
И он сдержанной, но доброй улыбкой подтверждал эти слова.
Скоро, совсем скоро, как только Хрустальная снова раскроет перед ними свое сиятельное нутро! Когда будут собраны чемоданы, когда Сэрие сложит свои новые прекрасные платья в сумку и долго будет спрашивать, не случится ли с ними что-то в пути, ведь, бедняжка, никогда не ездила в карете. Когда, скрипя колесами, карета потянется по проселочной дороге, и вся деревня выйдет помахать на прощание Сэрие, а Сэрие прилипнет к щелочке в приоткрытом каретном окне и всю дорогу будет наблюдать за пробегающими мимо зелеными холмами и звонкими реками. Когда, наконец, Хрустальная, увенчанная башнями, как оспинами, наполненная дворцами, как струпьями, развернет перед ними свои золотые проспекты, когда дамы и господа, в шляпах и с изящными манерами, остановятся у помпезных магазинов и знаменитых лавок, чтобы пропустить карету госпожи Эрмеры, снимут шляпы, чтобы поприветствовать госпожу Эрмеру, и когда пурпурные двери ее дома откроются перед ними, а слуги отвесят полагающиеся поклоны: вот тогда, да, тогда можно будет начинать готовиться к свадьбе.
