Иерихонская Роза - Кимера Эрис

========== Часть 1 ==========

Через полчаса все салоны Хрустальной будут говорить о том, что она совершила, и не всякий изнеженный дворянишка осмелится отозваться об этом в положительном ключе. Завтра утренние газеты будут пестреть заголовками о том, что она сделала, и практически все будут подавать это как великий скандал. Послезавтра деловые партнеры вместо дел будут говорить о том, как она поступила, а кто-то, возможно, даже сочтет это поводом разорвать контракты.

Пусть так! Пусть так. Она сделала то, что сделала, и жалеть о совершенном не в ее природе.

Риски и последствия? Да! Она осознавала и риски, и последствия, и все остальное. Она знала, что, скорее всего, пожалеет о совершенном, и что повернуть назад уже будет нельзя. Она пошла на риск, да, на огромный риск. Но разве можно было бы поступить иначе и не перестать считать себя приличной женщиной?

Когда вечерний променад был омрачен отчаянными криками девушки из внутреннего двора одного из домов, могла ли она просто проигнорировать это и спокойно пойти дальше? Это был не просто крик страха или даже отчаяния, нет, это был нечеловеческий, звериный вопль, вопль, от которого кровь стыла в жилах, а рука сама собой тянулась к распятию, и если человеческое существо было в состоянии издавать своим горлом такие звуки, то это означало наверняка, что случилось что-то ужасное, недопустимое, непостижимое, и Эрмера не смогла бы закрыть на это глаза. Просто так, от нечего делать, люди не кричат вот так, не орут во всю силу своих легких, во всю боль своей души.

А потом, когда испуганные слуги не сумели ее остановить, Эрмера увидела это жалкое существо, и у нее затряслись руки.

Столь мало было в ней человеческого, столь мало было разумного, что можно было бы принять ее за зверя, за косулю, попавшую в ловушку охотников, но все же она оставалась человеческой женщиной, и ей явно нужна была помощь. Тонко натягивалась на кости истощенная, истерзанная кожа, глубоко впали круглые глаза, спутались в клоки волосы, и жизнь, казалось, еле-еле теплилась в этом изнемогающем теле, а все же ее обнаженная худая грудь могла родить столь яростный крик, столь отчаянный вопль, мольбу о помощи: помоги, помоги, я умираю, я умираю тут, привязанная за черные от грязи руки к дверному косяку, я умираю тут, под ударами хлыста, которыми щедро осыпают мою спину. Помоги, помоги, я не хочу умирать, я так не хочу, я хочу жить, жить, ходить под одним с тобой солнцем, но моя кровь бурлит на моей серой коже, и на твоих глазах я… вот-вот…