– Porca miseria…– Итальянец резко изменился в лице. Вместе с родным языком у него пробилось выражение замешательства и жалости. АК в его руках дрожал. В остекленевших глазах что-то блеснуло. Солдат обессилено опустил автомат.
– Я обмениваю медикаменты на еду, видишь.– Уэйд стал ковыряться в мешке с рисом, в котором ещё позвякивали какие-то консервы.
– Заткнись. Заткнись…– Манчини обхватил голову руками, будто от сильной боли. Голос его вновь стал слабым. Солдат оперся боком об стену, автомат ремнем повис на локте, раскачиваясь как качели. Уэйд ошарашено глядел на Манчини. Казалось он опять выпал из реальности. Так бы они и проторчали в тоннеле, пока Уэйд не решил вернуться к объяснению применения лекарств.
– Все. Иди. Иди.– Лицо молодой вьетнамки в тот момент передавало всю палитру удивления, недоумения, страха и растерянности. Она набила карманы своих штанов лекарствами, взяла ребенка на руки и спиной отступала во тьму тоннеля. Среди мешанины чувств на секунду мелькнула улыбка благодарности и ее фигура растворилась во тьме. Уэйд посмотрел на Манчини. Тот нервно раскуривал сигарету, но в его «зиппо» кончился бензин и Уэйд предложил свою. Злобный взгляд итальянца полоснул его словно ножом, но тот все таки принял предложение. Никотиновая дымка проникла в их носы, разбавив приевшийся аромат затхлости и вони. Взвалив на спину мешок с провиантом, Уэйд предложил вернутся на пост. Манчини, молчал, вожделенно вдыхая сигаретный дым, но, с некой неохотой, поплелся обратно.
– Не могу я так. Не могу.– Манчини почти что шептал в полумраке заставы. И в этом тихом шёпоте кричали моральная усталость, ужас и отчаяние, слившись в раздирающем вопле. Сигарета испепелилась в секунды и Манчини потянулся за новой. Уэйд протянул ему «зиппо» вновь.– Я сдохну здесь. Не гуки, так сам застрелюсь.– Голос задрожал, как осенний лист в сильный ветер.
– Эй, эй, эй! Теперь все хорошо. Смотри сколько у нас припасов! Тут целому взводу хватит!– Старался приободрить товарища Уэйд. Манчини лишь жадно потягивал дым. Спустя минуту или около того, Манчини твердым голосом спросил.
– Знаешь, почему я не выстрелил?– Уэйд почти не видел его лица, лишь небольшую область, освещённую сигаретой, но он чувствовал холодный, пронзающий взгляд Манчини.
– Почему?– Манчини передал сигарету Уэйду и тот схватил ее двумя пальцами. Тот бросил курить ещё года два назад, но все таки принял соблазняющую соломинку никотина.
– Я как увидел того ребенка обожжённого у меня перед глазами история всплыла. Madre рассказывала мне, что когда мне было месяца два, то моего papá и старших братьев расстреляла мафия. Меня и madre оставили в живых. Я то ещё мелкий был, не помню ничего, а madre мою в психушку потом положили. Не справилась она с этим…. А историю эту она часто рассказывала….– Манчини часто делал паузы, сглатывая слюну. Говорить об этом ему было тяжко.– А я когда увидел того обожжённого ребенка, то сразу вспомнил ту историю… я как будто стал тем ублюдком, который… чёрт. Который моего papá и братьев убил. Вот я и…– Манчини смолк, опустив голову себе в колени. Уэйд слушал его внимательно, но не нашелся с ответом, выдавив из себя лишь то, что ему жаль. Сигарета истлела.
