У Чия мурашки пошли по телу, он огляделся, вокруг всё действительно было серым из-за пасмурного неба, впереди так же угрюмо шёл Тольнак. Ему захотелось, чтобы выглянуло солнце, стало ярко, на открытой воде заплясали солнечные зайчики. Но вверху просвета не намечалось, наоборот, с запада тянулись свежие, чёрные, как грязь, тучи, обещая дождь.
До места, откуда Тольнак повернул на юг, когда шёл один, они дошли где-то к полудню, дальше блуждали почти бесцельно, петляли, выбирая дорогу, идти стало ещё хуже, и когда они поняли, что им и так повезло, и глупо искать что-то еще, день кончался, впереди был вечер.
Это было поле тростника, он рос тут годами, тут было мелко из-за отложений. Относительно крепкое дно, с которого при ходьбе поднимался чернильного цвета перегной с кусками стеблей и листьев всех степеней разложения. Поле имело огромные размеры, местами ил выпирал наружу, образуя сушу, видимо, виновата сухость этого года, из-за которой Болото обмелело, островки были влажноватыми, но это устранялось тростником, при желании его можно было навалить поверх хоть в человеческий рост. Они решили немного посидеть перед возвращением, время поджимало, хотя и хотелось задержаться… Вообще вставать с этой земли не хотелось, настоящей земли, на ней упоительно приятно было сидеть, первой за последние… он уже не мог точно вспомнить, сколько времени прошло, день или два, вспоминалась только ночёвка на настиле.
Это утром, что ли, было этим – и драка, и птицы?! Почему-то казалось, что происходило это всё вчера. До и между этими событиями, в голову лез ещё целый ряд рассеянных воспоминаний, которые он не мог датировать: ходьба, передышки, разговоры. Всплыло почему-то лицо Кольмы, ни с чем не связанное, обиженное, крупно и в подробностях, но это совсем из давнего, когда только на мари вышли. «Полтора дня», – понял он, разобравшись. И ночь между вчера и сегодня. Это совсем немного, казалось больше… Пахло прелой травой почти по-деревенски, тростник тихонько шуршал. Земля внизу, хоть даже и такая, сырая. Его сразу же стало клонить в сон, захотелось вытянуться. Чий не обращал на сырость внимания, вот только есть хотелось сильно, аж желудок сводило. Так они и не поговорили, пока отдыхали, как собирались, о тропе, как она должна располагаться к этим тростникам. Надо было идти.
А обратно когда (опять уже появилось это ощущение), кажется, что дна нет (хотя на самом деле оно было, только рыхлое очень), и ноги постоянно съезжают всё ниже и ниже, опускаясь вглубь. Он шёл уже один в грязи, как и раньше, чуть ли не с головой, и возникала иллюзия, что не успеешь сделать пару шагов, как тебя затянет. Особенно, когда это рыхлое дно местами понижалось. Ощущение это впервые появилось именно здесь, до этого он такого не испытывал. Хотя это ведь, по идее, не сама трясина, это тропа, теперь уже точно, прошли же они по ней. Утонуть и здесь, наверное, можно было, только медленно, для этого пришлось бы долго стоять на месте, а вот если шагнуть не туда… Чий боялся сбиться, мысленно снова перечисляя ориентиры. И, пока они шли к тростникам, идти тоже было страшно, но, во-первых, они не спешили, а, во-вторых, их было двое, он тогда и не задумывался, что можно утонуть, а сейчас он был один.
