– Центр земли находиться в Забайкалье, а не в самой Чите. Из-за движения тектонических плит он постоянно смещается. Не на много, конечно. За нашу жизнь, дай бог – миллиметр. Но я слышала, что конкретно в нашем веке, он находиться в нескольких сотнях километров от Читы. На бывшей Пролетарской станции. Сейчас какое-то бурятское название. Но так, как Чита является столицей края, то и звание центра носит она.
– Станция Аянская? – с радостью спросил я.
– Точно! Аянская. Это её в двухтысячных так обозвали. До этого Ленинской была, и Знаменской, и Петровской, и Пролетарской. До двадцтого года была Болотная. Как нового в местную партию избирали, так название меняли. Лучше бы Пролетарской и оставили. Она всё равно к Бурятии не относится. У самой станции стояли бараки для заключенных. Там же была у них небольшая часовня, где они отпевали умерших и молились. Но не наша. Не православная. Эту то церковь, наша епархия никогда не принимала. Только землю всё забрать порываются. Большинство тех дворян, что поднялись на восстание и были сосланы в наши края, состояли в тайных обществах. Движение их восходит к масонско-мистическому революционаризму, потому, даже те кто в русской православной церкви был крещён, другой веры придерживались. Бога они поминали, но другого. Не Иисуса, не святых наших великомучеников. К сожалению, ни икон ни книг не сохранилось, потому, что, в конце тысяча девятьсот тридцатых, произошёл на той станций обвал. Из-за интенсивных работ с сопок сошёл сель. Часовню ту и бараки погребло под камнями. И пожаром сожгло. Выживших к нам в госпиталь привозили, сюда, в Читу. Но травмы были тяжёлые и никто не выжил.
Всё что мне удалось узнать, это то, что Аянка была станцией ещё в восемнадцатом веке. Через неё ходили составы в основном с заключенными, там расстреливали множество беглецов, революционеров c тысяча восемьсот двадцать пятого по тысяча восьмисот сороковые, потом в тысяча девятисотых, после революции, и немного в послевоенные годы. Хотя об этом я уже слышал от Андрея.
– После тысяча девятьсот пятого года этим участком железной дороги перестали пользоваться, стали прокладывать новые пути. А после постройки Байкало-амурской магистрали, большую часть рельс разобрали. Ох! Уже десять минут шестого. Рабочий день-то, закончился. Заболтал ты меня.
По дороге к выходу, я пытался найти хоть какой-то след в старых пожелтевших фотографиях, но они были сделаны в Чите и Петровском-Заводе. Лишь у выхода, за заляпанным стеклом, я увидел письмо. Будто нарочно сунутое в самый угол, почти полностью закрытое старинной чернильницей. Большая часть слов была замарана и выглядело оно так:
