– Вы много сделали для меня, куда больше, чем должны были. И я полагаю, что не безразлична Вам так же, как Вы мне. – Луизетта на мгновение чуть было не позабыла, как дышать. – Если только Вы согласны, мы могли бы убежать. Вы собирались… просто возьмите меня с собой.
– Не говорите глупостей, – сказала Дэлит, имея в виду: не делайте глупостей. – Вам не из чего выбирать, и я один из двух равно неудачных вариантов. Вам нужно уехать, повидать мир. Встретиться со многими другими мужчинами… и женщинами.
– Кто-нибудь из них сделает статую моей матери?
– Конечно.
– По той же причине, что и Вы?
Дэлит потупила взгляд. Как ей не хватало сейчас Лилли! Хотела бы Дэлит написать ей и спросить совета. Нет, задать вопрос: как скоро после этого сердце перестанет болеть? Но она должна была сама знать ответ. Вспомнить, как было во время помолвки Ее Высочества. Если, конечно, можно было сравнить ту ситуацию, когда Дэлит была полна надежды… Неоправданной, как оказалось.
– По крайней мере… – Дэлит прервалась на глубокий вздох, чтобы взять себя в руки. – По крайней мере, ты жива. То есть… ты будешь жить, и будешь счастлива, и весела, и я стану твоей подружкой невесты. Если ты захочешь, конечно же.
Луизетта собиралась возразить, но Дэлит предостерегающе подняла палец, не давая себя прервать.
– В столице говорили, что каждая эмансипированная женщина должна хотя бы попробовать… Тогда еще никто не собирался за это казнить. Теперь за такое вешают. И причина – я.
Луизетта выслушала это с каменным лицом.
– Я сказала Вам то, что полагаю правдой для своей души и сердца, мисс Вальдес. Только Вам решать, как к этому отнестись. – Девушка направилась прочь, но в дверях, не оборачиваясь, добавила. – Однако, я полагала, что за время пребывания здесь Вы поняли. В этом доме не боятся смерти.
В своей комнате, ставшей вдруг странно неуютной, Дэлит достала свой походный альбом и пролистала. Нечасто она им пользовалась. Старые рисунки, сделанные почти восемь лет назад, она с трудом могла узнать. Ее рука помнила каждую линию, но Дэлит едва ли могла вообразить себя рисующей нечто подобное. Сэру Кловису, возможно, понравилось бы: придворные дамы, кокетливо выглядывающие из-за вееров, зарисовки для афиш певиц и музыкантш… Затем – пастушки, крестьянки и работницы заводов. Проститутки. Нищенки, просящие подаяние. Зарисовки с натуры. На этих страницах Дэлит сперва перестала использовать розовый цвет, затем желтый и зеленый, пока каждая картинка не превратилась в переливы одного только серого цвета. И, наконец, ее зарисовки времен службы на Гаго Праха. Тяжелый нажим карандаша, фантасмагорические чудовища и сцены смерти. Зарисовка разлагающегося трупа, набросок задыхающегося человека. В другом альбоме Дэлит рисовала атласы человеческого тела, исследуя трупы, не удовлетворенная работами предшественников. Но после, возвратясь из библиотеки, у камина или же в дороге, в ожидании, пока сменят лошадей, рисовала то, что ее разум подсовывал ей почти против воли. В те несколько лет сознанием Дэлит владели кошмары.
