В сознании У Паньли разом рухнула завеса, и перед ним встала вся чудовищность его бытия. Эти двадцать лет, проведенные на службе у торговца человеческим телом, от которой его воротило, предстали как предательство юности, как отречение от истоков собственной природы. Если безжалостная речь Жанкла Нануфы его вывела из оцепенения, то эти чистейшие белые глаза вернули его на путь души, обратили к его корням.
Пузореза насторожило выражение на лице его жертвы, он выхватил свой короткоствольный волнобой и резко развернулся. Его напряженное лицо расслабилось, когда он узнал Баньши:
— Боже! Ты меня до чертиков напугал!
Он указал на женщину движением подбородка.
— Я тут занят! Хорош улов, правда?
— Оставь ее, — сказал У Паньли, почти не размыкая губ. — Твое место с остальными.
— Я наводчик, а не прикрытие! — отвечал Пузорез. — Хочешь ее сам? Извини, Баньши, она моя. Какой ты ни на есть протеже Жанкла, только ты в очереди за мной и трахнешь ее труп!
— Оставь ее, — спокойно повторил У Паньли.
Черные глаза сбарайца налились ненавистью. Он вскинул волнобой в лицо своему визави.
— Ты мне никогда не нравился, Баньши…
Он не успел нажать на курок. Невероятной силы крик У Паньли ударил его в солнечное сплетение. Пузорез внезапно почувствовал, что силы его покинули, а ноги подкашиваются. Словно опавший лист он опустился на тюфяк.
У Паньли — оставленный силой Кхи, охваченный судорогами, мучимый сверлящей болью, — в свой черед вот-вот готов был свалиться, но услышал внезапный шум и не позволил себе потерять сознания. В комнату ворвались дюжина абраззов в коротких набедренных повязках, окружили его и принялись молотить прикладами по спине.
— Его не трогайте! — громко вмешалась молодая женщина.
Они посмотрели на нее с удивлением, перестали лупить У Паньли и отошли от него.
— Но, има, ведь он — вор детей, бешеный волк Жанкла Нануфы! — заявил один из них.
— Мои глаза разглядели в нем иное.
— Он тебя… он тебе…?
Она подошла к ним и показала на труп Пузореза. Бледная полоска света, падающего из застекленного слухового окна, сквозь длинные разрезы в платье коснулась ее светлой кожи.
— Этот человек не позволил своему сообщнику похитить мою девственность, за что вы должны быть ему благодарны…
Ее белые глаза снова остановились на У Паньли, который рядом с ней почувствовал себя нагим и несчастным. Он весь дрожал от озноба и понимал (пусть и не желая в этом сознаться), что дело было не только в ране.
— Мои глаза усмотрели в этом человеке одного из двенадцати столпов храма… — продолжила она, подчеркнуто разделяя слова.
