Требовалось найти укромное место, чтобы перевязать рану и остановить кровь. Люди У Паньли были в состоянии за себя постоять, да и в любом случае он бы им не помог. Он захромал от фургона к невысоким домам. Мимо него, не обратив внимания, промчались две фигуры. У Паньли чуть не ударился о столб навеса, на котором, словно парус, раздувало ветром ткань и плетеную крышу. При каждом движении ногу дергало. В сапоги просочилась сера, и раны ожгло кислотой.
Приоткрытая деревянная дверь негромко билась о дверной косяк. Он как можно бесшумнее прокрался внутрь дома, отодвинув занавеску, отделявшую прихожую от главной комнаты, и услышал сардонический смешок, а за ним — приглушенный крик ужаса. У Паньли снял маску, потому что запотевший визор ничего не позволял разглядеть. В воздухе повис тяжелый запах крови, перебивавший серу, но дышать было можно. Когда глаза освоились с полумраком, он увидел сначала валяющиеся на грязном полу маску и кислородный баллон, а потом труп старухи, платье которой, задравшееся до талии, выставляло напоказ зияющую рану внизу живота. Он услышал громкие голоса в другой комнате. У Паньли снова спустился к озеру Кхи, в точку, где сходились энергии, затем, все еще хромая, пошел к одному из двух проемов в дальней стенке.
В комнате с той стороны, где только и было, что тюфяк да простецкий комод, он обнаружил вооруженного ножом мужчину, который угрожал молодой женщине в разорванном платье, с лицом, скрытым за плотным пологом черных волос.
— Я дам тебе попробовать моих ножичков, милашка! — приговаривал мужчина, непристойно виляя бедрами. — Я тебе пару разиков открою животик, и ты посмотришь, как сладко целуют мои клиночки!
Подобные повадки, нотки в голосе, жесты были хорошо знакомы У Паньли, который сперва никак не отреагировал на это зрелище — зрелище, не раз ему встречавшееся, и которое до сих пор не рождало в нем ничего, кроме смутного неодобрения с примесью брезгливости. Хотя сам он никогда не принимал участия в изнасилованиях и грабежах, но не мешал своим людям выпускать пар во время рейдов: «Время от времени, — говорил Жанкл Нануфа, — дикие животные должны питаться свежим мясом».
Мужчина загоготал, шагнул вперед и быстрым точным взмахом разрезал острием клинка платье на женщине, обнажив добрую часть ее живота и груди. Несмотря на густой шафрановый налет, покрывавший волосы и одежду мужчины, левантинец узнал Пузореза. У Паньли не примечал молодого сбарайца среди людей своей группы, и потому удивился его появлению в этом доме, в этой деревне. В выпученных глазах Пузореза плясали огоньки безумия, кончик языка метался, облизывая губы, а выпятившаяся шишка на штанах не оставляла места сомнениям в его намерениях. Вжимаясь в заднюю стену, женщина сделала шаг в сторону. Движение всколыхнуло ее волосы, и открылось лицо необычайной красоты и утонченности. Глаза женщины остановились на У Паньли, застывшем в дверном проеме и парализованном болью в ноге. Они были совершенно белыми, без радужек, но их взор не походил на тусклый взгляд слепой. Наполненные невыразимым ужасом, они обратились к нему с безмолвной мольбой.
