Не сводя с нее завороженного, преданного взгляда, зверь нерешительно двинулся вперед. Мощные лапы неслышно погружались в праздничный цветочный ковер, переставая пугать длинными когтями, а через секунду вновь показывались на поверхности, будто стремясь напомнить о силе и безжалостности своего хозяина. Достигнув первой ступени, зверь остановился. Кривые бархатные ноздри затрепетали в надежде уловить родной запах. Ничего не вышло… Зверь забеспокоился, шумно втянул воздух, раз, другой, третий, но так и не смог почувствовать запаха хозяйки. Пыльное подземное хранилище пропиталось удушливыми благовониями и неразлучными запахами старой бумаги и мореного дуба, пущенного умелыми столярами на изготовление особо прочных внутристенных стеллажей. Единственной приятной ноткой, разгонявшей затхлость огромного зала, был знакомый нежный аромат каренцилий. Но его одного оказалось слишком мало, чтобы утешить зверя, наконец осознавшего, что перед ним лишь ловкий обман двуногих, а не его любимая хозяйка.
Короткие, рваные уши поникли. Стебли и корни, пробивавшиеся из крепких позвонков наружу сквозь толстую шкуру, потускнели и повисли безжизненными плетями. Разочарованный зверь неосознанно выпустил когти, до предела впиваясь в гладкие доски пола. Алые слезы хлынули из-под сомкнутых век с утроенной силой. Зверь невесело опустил косматую голову, медленно распахнул глаза и двинулся вверх по ступеням. Его неспешные, осторожные шаги не потревожили ни единой свечи. Подойдя к картине вплотную, он тесно прижался к ногам нарисованной прядильщицы. Зверь все еще надеялся ощутить ее тепло. Он потерся боком о полотно, но так ничего и не почувствовал. В ответ на его нежность старинная картина щедро поделилась кусочками облупившейся масляной краски. Разноцветные фигурные чешуйки приставали к жесткой шерсти, слипшейся от крови, его собственной и чужой.
На полотне появились красные разводы, перепачкавшие маленькие ладони прядильщицы. С их появлением ее протянутые руки перестали казаться теплыми и ласковыми. Напротив, в их угловатых изгибах и резких линиях почудилась расчетливая жестокость и неуловимая кровожадность. Всему виной стали ленивые вязкие капли, стекавшие по тонким, искусно изображенным пальцам прядильщицы. Темные пятна погубили безмятежную гармонию чудесного плотна. На смену явилась навязчивая тревожность и сопутствующее ей дурное предчувствие. От картины захотелось отвернуться…
Не замечая перемен, зверь порывисто прильнул к подолу хозяйки в последний раз, нехотя отстранился и одним гибким прыжком преодолел все четыре ступени. Горные каренцилии, посулившие скорую встречу с хозяйкой, оказались подлыми обманщиками. За это зверь зло разметал их длинным шипастым хвостом. После чего плавно обернулся к картине, сверкнул красными, засветившимися в темноте глазами, резко вздернул голову к потолку и завыл. Так протяжно и отчаянно, что даже древнее эхо не посмело смеяться над его болью, унося печаль ввысь, под закопченный сотнями ламп потолок в первозданном виде.
