- Уйди с глаз моих, погань! – хрипло выдавил и рванул ворот давившей рубахи. Дышал гулко, часто, загнанно.
Утром, привезя на мельницу рожь, Дугин заглянул внутрь и ударился лбом о чьи-то холодные ноги. На перекладине висел Илья.
Он был разут и раздет. Тряпьё, вываленное в муке, лежало вокруг в беспорядке.
К неприятностям, которых и без того хватало, добавилась ещё и эта нелепая кончина.
Ямина забрали.
Его допрашивал весёлый пухлый следователь с черепом, выбритым до глянца. Лицо этого человека поражало странным несоответствием: внизу – улыбка, добрая, располагающая, быстрые, подвижные, неспокойные желваки, вверху ледяная неподвижность лба, нависшего над выпуклыми влажными глазами. Нос с задранным кончиком оттянут книзу, уши торчком. Улыбка утверждала, что он добр и верит людям. Но глаза были холодны, и где-то в глубине их прятались два острых жала.
Всё дело запутал Прошихин. По его словам, выходило, что был он лишь случайным свидетелем скандала. Ямин ударил Илью и, по- видимому, убил. Дугин подтвердил, что видел на мельнице следы борьбы: пятна крови, разбросанную одежду, рассыпанную муку. Но Ямин упорно отрицал свою вину, и весёлый следователь начинал скучать.
- Ну? – Всё ещё улыбался он. – Я жду.
- Жди. Время у тебя, вижу, есть. – Ямин не верил этой улыбке, неприязненно взбуривал на него.
- Не груби! Я всё записываю.
- Гумага стерпит.
- Ты зря упорствуешь! Тут и дураку ясно.
- Дураку ясно, а тебе – нет. Стало быть, не своё место занимаешь.
- Ты язык-то не распускай – прищемлю...
- Не пужай, пострашней видывал.
- А я ведь тебя засадить могу.
- Сади, ежели тебе за это деньги платят.
- Не только за это. Ну, пожалуй, хватит на сегодня. Писать умеешь?
- Не учён, – слукавил Гордей. Ему было неприятно прикасаться к бумаге, которую держал в руках этот опасный человек.
- Крест поставь, что с написанным согласен.
- Время придёт – добрые люди поставят. Пока не пришло.
- Не поставишь – не отпущу.
- Я и здесь посижу.
Гордей прислонился виском к холодной решётке. Мысленно перенёсся в Заярье.
- Как они там? Поди, всю ночь глаз не сомкнули... Эх, Сана, Сана!
- Встать! – приказал следователь.
- Ну вот, мурыжил ты меня ни за что, – поднявшись, сказал Гордей, – а ведь партейный, поди, и за правду стоишь... на словах-то.
- Партийный. И за правду стою.
- Выходит, верно говорят: правда-то у Петра и Павла...
- Уведите его, – устало склонился над столом следователь. Ночь была на исходе.
Ямин вернулся в камеру засветло. Там сидело шестеро. Трое – беспризорники, прихваченные с чужим чемоданом на крыше вагона. Они глядели на Ямина с почтительным удивлением: как же, с мокрым делом проходит.
