- Здесь пашня моя была, – показал Гордей. Он и Науменко осматривали лесные деляны. – Помню, в парнях ходил, берёзы тут в два обхвата стояли. Все повырубили, а насадить не догадались...
- Как-то не до того было, – принял упрёк на себя Науменко.
- Не ты один виноват. Все хозяева, и все лес зорим. Лучшие деревья жгём, а дома – смотреть совестно! – развалюхи...
- Только начинаем. Придёт срок – и за дома возьмёмся. Сперва ферму да клуб надо достроить.
- Нет, Григорий Иванович, это нельзя откладывать. У Зыряновых крыша провалилась. То же и у Семёна Саввича...
- И твой не лучше.
- Мой терпит. Давай сперва о людях позаботимся, потом о себе...
- Ты не знаешь меры, Гордей! Ни к чему во всём себя ущемлять. Всё людям, всё людям, а себе когда? Весной вот корову чуть не угробил, а ведь никому не доказал...
- С коровой нескладно вышло. Александра сердится... А доказывать я и не собирался. Раз люди на коровах пахали, чем я их лучше?
Он привязал Рыжка к берёзе, бросил ему охапку сена.
- Саранками пахнет! – потянул воздух носом и стал шарить руками в старой жухлой траве. – Вот она! Сейчас мы её добудем, голубушку.
Очистив клубень от земли, разломил пополам, протянул Науменко.
- Попробуй! Поди, не едал?
- Не доводилось, – разгрызая сочные хрустящие дольки саранки, сказал Науменко.
- В земле много чего есть. А мы топчемся и не видим.
- На земле-то ещё не научились брать. В земле и подавно.
- Научимся.
- Жаловался ты: лес худой. А куда ни погляжу – везде берёзы-вековухи.
- Стучат! – прислушался Ямин. – И как не устаёт человек! От посевной не разогнулись, тут уж дроворуб настал, потом сенокос, уборка – так без конца. Где силам предел?
- Нету его, предела, – ответил Науменко. Крылья его тонкого носа раздувались, глаза возбуждённо блестели: пьянил дух лесной. – А будет – ты достигнешь и остановишься. Другие дальше пойдут – тебе завидно станет.
- Выходит, зависть двигает человеком?
- Как хошь называй. А только человеку всегда больше надо, чем он имеет. Потому и предела нет...
Они приближались к делянам. Всё громче стучали топоры, визжали пилы. С краю, у поля, немощными руками дёргали пилу Фёкла и Ворон. Берёза поддавалась медленно.
- Снюхались! – усмехнулся Науменко. – Пара: гусь да гагара...
- Пущай! Люди же... – увидев Евтропия, Ямин закричал издали: – Бог в помощь, золовец!
- К нам на помощь. Сделайте почин!
- Разомнёмся, Григорий Иванович?
- Давай.
Теперь отовсюду доносились визготня пил, стук топоров, шум падающих деревьев. Падая, они приникали к земле ветками. Сучкорубы тут же очищали их, стаскивали в костры. Берёзы лежали обнажённые, скорбно-прекрасные даже в своей неживой наготе. Их одежды дымились в огне.
