Поэтому каждую ночь к кораблю назначалось по крайней мере по два сторожа, а вдобавок еще целая ватага спала на чердаке у папаши Пуумана, чтобы по первой тревоге прийти на помощь сторожам.
- Ну чего ты тут лестницей громыхаешь? - спросил Реэдик, осмелившийся с первыми проблесками зари покинуть свою сторожевую будку у кузницы и подойти к кораблю.
- Да так, подбалочный брус с правого борта затрещал что-то. Поглядел, не сорвался ли с шипов.
- А я уж думал, сам мастер гонится за ворами или котерманом, - сказал Реэдик, посасывая коротенькую трубку, и, так как мастер ответил не сразу, добавил: - Ну нет, они-то знают, что выставлены сторожа. В Кюдема один уже обжег себе нос. Неужто они еще…
- Лучше в оба глядеть, чем потом сожалеть! Уж если «вослюбленная душа» выгнал нас из Папираху, что же говорить о тех, в чьих руках земная власть? Трудно ли рууснаскому барону отвалить сотню рублей какому-нибудь прохвосту, чтобы тот поджег корабль?
На востоке разгоралась заря. С зарей стали сходиться и мужики - сначала по одному, по два, а потом и группами. Сегодня был знаменательный день не только для мастера, но и для всех, кто вложил в корабль свою душу и заботу, деньги или труд. Хороший кузнец, старый Рейн из Кообати, который вместе со своим сыном Яаном выполнил всю поковочную работу, ранехонько был на месте. Сегодня и на нем лежала большая ответственность: если сдадут где-нибудь тали или какой-нибудь шпинь, если крепление головного троса не выдержит или сам трос сорвется от напряжения с ворота, тогда держись, кузнец! Каждый глянет в твою сторону, ты в ответе за все, что как-нибудь связано с железом и сталью.
Скоро все засуетились у корабля, чтобы закончить приготовления до прибытия людей, которым придется вертеть вороты. Приближались к концу приготовления и на хуторе папаши Пуумана, лежавшем на юго-восток от строительной площадки, на опушке леса, - там уже несколько дней подряд днем и ночью дымили трубы избы и бани.
В восьмом часу, когда осеннее солнце, наконец, лениво выползло из-за лесов Виидумяэ, площадь вокруг корабля кишела людьми. Конечно, не все они были здесь нужны - у хваток воротов могло разместиться самое большее человек полтораста, - но каждому, стар он или молод, не хотелось остаться в стороне от такого большого события.
Вот показалось и правление товарищества, собравшееся напоследок в горнице папаши Пуумана, чтоб договориться о названии корабля. Впереди всех в до блеска намазанных дегтем сапогах выступал низенький рыжебородый Кусти из Лайакиви. К штанам, которые он очень быстро изнашивал, Марис этой ночью в спешке пришила заплаты совсем не подходящего цвета. Зато пиджак, манишка, пестрый галстук и фуражка с лакированным козырьком были в наилучшем виде. Праздничный вид Кусти, обычно немного ободранного, конечно больше всего бросался в глаза, но и все другие мужики, как кому позволял достаток, были одеты по-воскресному. Важно вышагивали рядышком два хозяина, владельцы хуторов айдаский Якоб Таальдер и папаша Пууман; волостной писарь, высокий, с орлиным носом, как всегда, вел рядом с собой велосипед и с жаром объяснял что-то рослому капитану. (Разговора их отсюда не слышно, но, может быть, у них случилась размолвка из-за названия корабля?) За ними медленно, безмолвно ступал с чуть опущенной головой, но все же возвышающийся над всеми кокиский Длинный Виллем, потом двигались группой, втроем, учитель из Ватла Юри Пийгард, Матис и громогласный Лаэс, а позади всех шагал мастер Михкель, оживленно втолковывая что-то старому варепскому Ааду, который под тяжестью лет сгибался в пояснице, как складной нож. Ааду не входил ни в правление, ни в пайщики судового товарищества, но он пользовался известностью хорошего корабельного мастера далеко за пределами Сааремаа. В течение долгой своей жизни он смастерил не один десяток кораблей, и правление попросило его осмотреть опытным глазом корабль перед спуском на воду. Это делалось не из недоверия к мастеру - таков был обычай.
