- В живых достаточно… погоняли… дайте же отдохнуть…
Пастор не хотел верить своим ушам.
- Что он сказал? - пастор вопрошающе смотрел на Вийю, ответственную, как хозяйка дома (а в отсутствие мужа - и как хозяин), за все то, что здесь говорилось и совершалось.
- Пусть господин пастор не обращает-на него внимания, он уже немножко не в себе… - попыталась поправить дело Вийя.
- А почему ты раньше не пришла ко мне, когда он еще в своем уме был? - спросил гневно пастор. - Почему я от третьих лиц должен узнавать, что здесь без покаяния умирает один из моих прихожан?!
- Со здоровьем у меня, верно, плохо… - задыхался больной, - а с умом еще никакой беды… Это я не хотел, чтобы пастора… звали.
- Вослюбленная душа, разве ты ясычник, что перед смертью не хочешь видеть своего духовного пастыря? - воскликнул Гиргенсон.
- Не знал за собой никакого такого… приметного греха…
- Постой, постой! - не мог сдержать возгласа Гиргенсон. - У тебя нет ни одного греха?! У каждого из нас есть грехи и нарушения господних заповедей. Как же у тебя нет греха? Значит, ты и есть настоящий фарисей! - воскликнул пастор голосом, в котором смешались досада и удивление.
- Всю жизнь… изо дня в день работа… работа… на барина… в счет аренды… Никогда не бывало у меня… ни денег, ни свободного времени… чтобы успеть по-настоящему согрешить…
- Значит, по-твоему, грешны только богатые?
- Скорее пройдет… верблюд в игольное ушко, чем богатый… попадет в царство небесное…
Жесткий взгляд пастора Гиргенсона снова обратился от больного к хозяйке, которая стояла чуть поодаль, спрятав руки под передник и потупив глаза.
- Почему ты солгала мне, своему богом призванному и поставленному духовному пастырю, будто он не в своем уме? Его ум ясен, но не божьей, а сатанинской лжемудростью!
- Помилуй, господи! - ужаснулась Вийя, а старушка Ану, напуганная как грозным голосом пастора, так и необычностью сцены, подняла, словно защищаясь, руки к лицу.
- Иисус сказал эти… слова, а не сатана! - задыхался больной.
- Зачем споришь с господином пастором? Делай, как велит господин пастор… - бормотала старая Ану, сморкаясь и прикрывая краем одеяла пук соломы, вылезший из-под подстилки Реэдика.
Сандер, стоявший у ног больного, видя старания бабушки, тоже попытался скрыть за спинкой кровати свою перелатанную и нынче снова изорванную на работе полу пиджака. С младенческих лет помнил он доброго дедушку, который всегда без лишних слов, упорно и старательно, в поте лица своего трудился. Ведь дед помог ему смастерить первый игрушечный кораблик, научил его свертывать из бересты туески для ягод, подсобил сделать первый ветряк. Отца летом не бывало дома, и именно дед в первый раз взял его с собою за Ноотамаа, в большое море, в пору летнего лова камбалы. Сандеру больно было видеть, как пастор обращался с больным дедушкой, и он попытался защитить его.
