- Станет черный ворон ждать твоего приглашения, коли запах крови в нос ударил, как же! - сказала Вийя и сама испугалась такого оскорбительного для господина пастора сравнения, сорвавшегося у нее с языка. - Может, просто так едет мимо деревни в другое место, - сказала она, словно желая смягчить резкость своих прежних слов.
Коляска проехала мимо низеньких береговых хат бобылей Раннавялья и свернула в узенькую улочку, между Корисоонийду и Леэснапыллу, потом с грохотом прокатила по открытой дороге Кюласоовялья и, взяв влево, в чуть зеленеющий березняк Васикакопли, исчезла из глаз Сандера и Вийи. Весенний дождь продолжал моросить, а мать и сын снова принялись за укладку камней. Только когда грохот колес внезапно стих где-то на краю деревни, они внимательно прислушались.
- Наверно, зашел-таки к нам, - сказал Сандер, бросив работу.
Мать и сын чуть не бегом бросились домой.
Дворовые ворота были сорваны с петель пасторской коляской (были повреждены и несколько елок вдоль изгороди, посаженных Сандером в защиту от холодных северных ветров). Кучер поставил коляску с жеребцами на зеленой лужайке, за увитой хмелем изгородью, и в полутемной прихожей примащивал на деревянной вешалке свой мокрый плащ. Пастор уже стоял у кровати старого Реэдика, а бабушка Ану трясущимися руками старалась зажечь пару сальных свечей, чтобы укрепить их на столе по обе стороны молитвенника.
- Итак, вослюбленная душа, - прозвучал в низкой, сумрачной комнате голос пастора (он произносил «вослюбленная» вместо «возлюбленная»), - покайся своему богом призванному проповеднику слова божьего в грехах своих. Я пришел сюда, чтобы привести тебя к святому причастию…
Сандер и Вийя, чтобы не мешать свершению обряда, еще с порога поклонились пастору и встали у окошка. Больной, глубоко вздохнув, снова опустил веки. Старый кюласооский Реэдик устал, очень устал за свою долгую тяжелую жизнь и хотел спать. Это, однако, не значило, что ему хотелось умереть. Смерть могла бы и подождать до осени, когда вернутся домой сыновья Матис и Тынис, когда чуть ли не вся деревня будет в сборе. Теперь же он хотел только спать. Сон, на который у него всю жизнь не хватало времени, хотел теперь задним числом стребовать с него недоимки.
- Очнись, Реэдик, - трясла старика за плечо его долголетняя спутница жизни Ану, - покайся в грехах, господин пастор пришел причастить тебя.
Больной с усилием поднял веки и, тяжело дыша, отрывисто сказал:
