- Стой, стой, чертов болван!
Извозчик рванул за удила, резко осадил, головы лошадей напряженно подались назад, и бедные рысаки продолжали скользить копытами на неподвижных, вытянутых ногах.
- Что же ты, черт, не знаешь, где дом Пеэтсова, а еще прешься в первоклассные извозчики! - выругал извозчика сиплый пьяный голос.
Принимая деньги, извозчик униженно пробубнил что-то и медленной рысцой уехал прочь. Пропуская пьяного, скрипнула парадная дверь того же дома, в котором только что скрылась (правда, в другую дверь) Лонни.
- Сам Пеэтсов? - спросил Карл.
- Откуда же мне знать всех городских мясников? - буркнул Пеэтер.
- Всех не всех, а домохозяина своей невесты человек должен все-таки знать, - не без ехидства поддел Карл друга.
- Ну, чего ты… - Пеэтер хотел добавить «грызешь», но вместо этого сказал скорее самому себе, чем Карлу: - Лучше пойдем!
Они работали на одной фабрике и квартировали почти рядом: один - на Щавелевой улице, другой - на Секстанской. Но отсюда, от угла Вишневой, до их района было неблизко.
Карл насвистывал мотив популярной песенки: «Нерадостна жизнь холостая, - охотно женился бы я…»
- Перестань, наконец, издеваться, - сказал Пеэтер, покашливая, словно собираясь добавить что-то серьезное.
- Чего же ты хочешь, - смеялся Карл, - чтобы я вместе с тобой проливал слезы из-за капризов Лонни? И не подумаю, браток, у меня дела поважнее есть!
- Но и у меня есть дела поважнее, чем слушать твои издевательства!
- И я так думаю, но что с тобой поделаешь! Ты сам сегодня слышал, что Пярн рассказывал о Спартаке. Когда идет серьезная борьба, мужчине не подобает цепляться за подол капризной девчонки! Если девушка такая, что пойдет с тобой под боевое знамя рабочего люда, ну, тогда дело в порядке, значит, прибавится еще один товарищ в наших рядах; но ежели она задумает скроить для тебя особое знамя из собственной юбки, пусть идет к черту или пусть поищет себе подходящего мясника, который будет за ней волочиться. Никогда не надо плакать и ныть, жизнь сама рассудит и расставит все по местам.
Они некоторое время шли молча по пустынным улицам. Конечно, сердце Пеэтера, который до Лонни никого еще не любил, ныло. Правда, ему уже минуло двадцать четыре, Пеэтер пятый год проживал в городе, да и в деревне он жил не с закрытыми глазами. Девушек и женщин на свете много, и большинство из них достаточно красивы, а некоторые даже слишком доступны. К последним Пеэтера не влекло, - жизнь серьезна, и с этим, с какой стороны ни взгляни, не хотелось шутить. Но Лонни ему нравилась, а уже одно то, что девушка готова была выйти за него замуж против желания отца, окрыляло Пеэтера. «Ах, что толку в богатстве, ведь у тебя золотые руки, Пеэтер!» - говорила обычно Лонни, когда они вдвоем строили планы на будущее. Против такой похвалы Пеэтеру трудно было устоять. Дома, на Сааремаа, Пеэтер никогда не ссорился с отцом, но с течением времени в нем укоренилось чувство, что младший брат, Сандер, ближе сердцу отца, чем он, что отец связывает скорее с Сандером, чем с ним, со старшим сыном, свои самые сокровенные надежды и мечты, хотя бы надежду на покупку у помещика их родового хутора Рейнуыуэ. Все шло к тому, что именно из Сандера должен был получиться вроде как бы наследник и носитель отцовых надежд, а его, Пеэтера, единственной надеждой оставались собственные руки, и они, правда, до сих пор не подводили его. Он у Гранта единственный мастер-модельщик, которому нет и тридцати лет - большинству мужчин на фабрике, которым доверялись отдельные станки, уже под пятьдесят, - и все-таки случалось так, что наиболее трудные и сложные чертежи доставались ему. Ни одно чугунное литье, выполненное по его модели, не шло в переливку. Он был на хорошем счету, знал это и сам, гордился этим, и то, что Лонни против воли отца решилась доверить ему всю жизнь, вызывало прилив новых сил.
