И все же сегодня вечером Лонни показалась Пеэтеру слишком безучастной, беспричинно капризной, и в голове его впервые промелькнуло подозрение, что девушка потому лишь хвалит его руки, чтобы польстить его самолюбию и тем легче подчинить его своей воле. Нет, так дурно думать о Лонни было бы несправедливо, и все же его сердце страдало оттого, что Лонни мало сочувствовала его заботам.
- Послушай, что, по-твоему, нужно предпринять с уставом каугатомаского судового товарищества? Нельзя же так оставить это дело! - обратился он, наконец, после долгого молчания к Карлу.
- Ты и в самом деле принимаешь эту корабельную затею так близко к сердцу?
- А ты как думаешь? Сам видишь, какова жизнь фабричного рабочего: дадут тебе чертежи - изготовишь модель, ну, деньги получишь, - а имеешь ли ты право хоть словечко свое в это дело вставить? Вот, к примеру, мы отливаем деталь, делаем какую-нибудь машину. А если эта машина, куда вложен наш труд и пот, попадет в руки кровопийцы? Что ты скажешь, если какое-нибудь денежное брюхо превратит твою машину в чудовище, выжимающее последние силы из твоих товарищей или из тебя самого? Разве простой люд, работающий на оружейном заводе, хочет, чтоб люди убивали друг друга из ружей и пушек, сделанных их руками? Никто и не спросит их, чего они хотят, только знай мастери оружие, повесь его на ремень через спину - и марш на войну «за веру, царя и отечество», дай ни за что ни про что убить себя на другом конце земли!
- Но корабль сааремаасцев тоже не спас бы еще мира, - сказал Карл, добродушно усмехаясь.
- Я никогда не считал себя спасителем мира, я только хочу быть человеком, и чтобы был человеком каждый другой товарищ, чтобы и наше слово что-нибудь да значило, и мы могли за себя постоять. Каугатомаское судовое товарищество со старым уставом и было единственным на всей земле местом, где мой голос хоть что-нибудь да значил. Правда, я этим голосом ничего особенного сделать не мог, да и не сделал, но у меня по крайней мере была какая-то человеческая гордость, меня письменно, по почте, держали в курсе дела, и если бы при решении какого-то вопроса голоса разделились поровну, мой голос, посланный отсюда, из города, решил бы исход всего дела так или иначе. Пойми же ты, что я хоть и ничем не отличался от сотни или полутора сотен таких же членов товарищества, как-никак чувствовал себя хозяином и в отношении всего корабля. А на фабрике никто меня ни о чем не спрашивает. Что с того, что хозяева довольны моей работой? Я здесь раб, фабричный раб, - сказал Пеэтер и печально махнул рукой.
