- Сами-то вы и собираетесь менять законы, больше ни о чем и не говорите, как о том, что законы плохи и будто нужно делать новые законы! - уколола его девушка.
- Это не наши законы, это законы господ, их следует отменить, - пришел на помощь другу Карл.
- Господские законы! А где же тогда наши законы? - спросила Лонни, которая не могла простить Пеэтеру, что он повсюду таскал с собой своего Карла и всегда рассуждал о таких вещах, которые мало интересовали ее.
Неужели Пеэтер и в самом деле такой слепой и бесчувственный и не видит того, что она, Лонни, из-за него только и поступила в вечернюю школу, чтобы быть поближе к нему! Неужели он не смекнул, что она, Лонни, продавщица, знающая три языка, не чета простому рабочему? Она пожертвовала собой, стараясь и его поднять немного повыше в глазах общества, повлиять на него к лучшему, чтобы он по крайней мере стал мастером. У Пеэтера умелые руки и хорошая голова. Обучаясь частным образом, он мог бы даже добиться диплома какого-нибудь младшего инженера. Да, но все эти заботы пойдут прахом, если у него самого нет настоящего желания к преуспеянию и тонкого чутья, если он считает для себя более важным какой-то устав судового товарищества, чем ее, Лонни, любовь.
- Наших законов еще нет. В каугатомаском судовом товариществе малость проглянуло наше, справедливое, но теперь и это малое пропало, - сказал подавленно Пеэтер.
- Ну и оплакивай свой корабль. Может быть, ты прольешь слезу еще и по какой-нибудь сааремааской Мари или Кярт? - сказала Лонни и, круто повернувшись, ушла.
Лонни, единственная дочь старательного дворника, дулась не впервые, но сегодняшняя ее заносчивость была все же немного неожиданной для Пеэтера. Он сделал было несколько торопливых шагов вслед за девушкой, но та поспешно юркнула в дом Пеэтсова, плотно затворив за собой дверь, и Пеэтер остановился и, повернувшись, медленно побрел обратно к поджидавшему его на углу Карлу.
- Да-да, - усмехнулся Карл и, не желая вмешиваться в дела друга, добавил: - На, закури для бодрости!
Пеэтер и в самом деле закурил папиросу и хмуро посмотрел на дверь, за которой скрылась девушка. Время было довольно позднее, и движение на улицах поредело. Какой-то высокий худощавый человек в рабочей одежде - насколько можно было разглядеть при тусклом свете фонарей - торопливо прошел вниз, к Компасной улице, гулко стуча сапогами по тротуару, из соседнего переулка вышли, шатаясь, с пьяной песней три матроса; в окне второго этажа на противоположной стороне улицы мелькнула женская рука в кружевных оборках ночной сорочки и плотнее задернула занавеску. Послышался стук копыт извозчичьей лошади. Мимо проехала пароконная щеголеватая коляска, на заднем сиденье которой покачивался, развалясь и распевая, тучный мужчина, заоравший вдруг во всю глотку:
