– Ой, кажется, я рассыпала эти шарики, – нарочито воскликнула она, окинув взглядом остальных артистов в закулисье. Потом посмотрела на меня сверху вниз: – Какие-то проблемы, помощница фокусника?
Я поднялась, отряхнула комбинезон от пыли.
– Нет, все отлично, – произнесла сквозь наворачивающиеся слезы и убежала.
***
– Насть? Ты чего? – Маша осторожно гладила меня по спине.
– Я не понимаю! Не понимаю, почему Розалия так невзлюбила нас!
– Не все ли равно? Просто не обращай на нее внимания, невозможно ведь нравиться всем!
Я последний раз шмыгнула носом и откинулась на спинку стула.
– Я понимаю. Обычно я стараюсь не обращать внимание на таких людей. Просто что-то нашло… У меня в последнее время все из рук валится. Даже пробный экзамен не смогла нормально написать.
– Это который? Последний?
– Да. Меня еще тогда Анна Ивановна пропесочила.
– И как ты его написала?
– На шестьдесят баллов.
– Правда? Да ведь у меня тютелька в тютельку такой же результат!
– Да ты что? Неужели мы с тобой…
– Подруги по оценкам! – воскликнули мы, обнявшись, как после долгой разлуки.
***
Успокоившись, мы решили наведаться в цирковой буфет. Арчибальд мы сегодня больше не понадобимся, поэтому можно спокойно перекусить. Спустившись вниз. мы увидели там Филиппа. Пришлось отступить назад и затаиться, потому что ведущий не любил, когда артисты спускаются в буфет до окончания представления. Кроме того, рядом с ним стоял еще один человек, строгим костюмом не похожий ни на циркового артиста, ни на работника закулисья. На всякий случай мы юркнули за неприменимую дверь, которую видели здесь раньше, но не знали, что за ней.
Открыли дверь и шагнули внутрь, в облако запаха старой ткани, которым комната словно пропиталась. Широкое пространство было заставлено, как в магазине, рядами вешалок с яркой и эпатажной одеждой, из-за чего казалось намного теснее. Некоторые детали костюмов были беззаботно брошены на пол, и, переступая через них, мы с Машей подбирались к середине комнаты. Подняв глаза, увидели двух людей, идущих нам на встречу, Тьфу ты, это же зеркало! Местами незначительно заляпанное, оно занимало почти всю стену. Взглянув снова вниз, я заметила под ногами игрушку. Плюшевый мишка, размером немногим больше моей ладони, лежал мордочкой вниз, и нам показалось, что шов на его спине подозрительно топорщится. На ощупь мы поняли, что внутри него – что-то твердое и еще что-то хрустящее. Я попыталась разорвать шов сначала руками, потом зубами, но нитка оказалась слишком прочной. Потом Маша указала на ножницы, торчавшие из пуфика, на котором полагалось сидеть, обуваясь. Подруга вытащила инструмент и вспорола мишку, пока я держала его за передние лапы. К моим ногам упал ключ с привязанным к нему клочком бумаги. Я развернула уже пожелтевший листок, села на испорченный пуфик и расправила бумагу на коленях. Текст на ней был написан торопливым убористым почерком. В углу был аккуратно вырезан фрагмент в форме прямоугольника, при этом сами надписи оставались невредимыми.
