— Я за всех пахотных крестьян подпишусь, — направился к столу Фома Леонтьев.
Когда Фома оставил заручную подпись, Бунаков сказал:
— Еще бы надо кого-нить из лучших людей!
— А вон Петруша-горододел пусть руку приложит! — указал на Петра Терентьева Васька Мухосран. — Иди, иди подписывай, товарищ твой Лучка Пичугин — и тот подписал…
— Я сему делу сторонний, ничего не ведаю! — замахал руками Терентьев. — Да и грамоту плохо знаю!
С испуганным лицом Терентьев подошел к столу и, медленно выводя буквы, подписал бумагу.
Глянув на лист, Чечуев воскликнул в изумлении:
— Ты че написал, падла?! Братцы! Он вместо «к сим допросным речам руку приложил» написал «к сим воровским речам руку приложил»!
Федор Пущин схватил лист, прочитал подпись и закричал:
— Верно говорит Ортюшка!
Затем широко размахнулся и ударил Терентьева в ухо.
Тот упал на землю и запричитал:
— Страха ради ошибся, простите, братцы! Подпишусь как надобно!
— От, падла, лист из-за него переписывать! — огорченно сказал Чечуев.
Семка Паламошный подскочил к Терентьеву и пнул его в бок:
— Кто тя научил так писать? Говори!
— Да я ж говорил, что худенько пишу, писать не умею, со страху ошибся!
— С воеводой-изменником стакался! — крикнул Васька Мухосран, схватил валявшуюся у крыльца метлу, выдернул черенок и стал им молотить Терентьева так, что черенок сломался.
— Заковать его в железа немедля! — приказал Бунаков. — И в тюрьму к остальным! — Он кивнул в сторону избитых и связанных, кого Григорий назвал изменниками.
Денщики Мешков и Тарский вынесли оковы и заклепали их на ногах Терентьева.
— Пошли в избу, сделаешь извет нам с дьяком как полагается! — позвал Бунаков Григория.
Подрез-Плещеев повторил слово и дело на Щербатого перед Бунаковым и Патрикеевым. Подьячий Захар Давыдов записал явку.
— Ты, Гришка, ступай домой, однако сиди тихо! Будешь будто за приставом, посему возле дома твоего караульный встанет, дабы Осип не говорил, что мы с тобой заодно!.. — сказал Бунаков.
В избе уже были Борис Патрикеев, Федор Пущин, Васька Мухосран, подьячие Давыдов, Кирилл Попов и денщики.
— Пошто в набат ударили? — спросил Бунаков, войдя внутрь.
— Да вот, прихожу я утром, а караульный связанный! — кивнул на казака Бурундука Кожевникова денщик Митька Мешков. — Сказывай, Бурундук, воеводе, о чем нам поведал!
— Че сказывать-то, — облизнул разбитые губы Кожевников, — едва стемнело вечером, пришел воевода Щербатый со своими холопами Аниськой Григорьевым, Ванькой Ворониным, Пронькой Федоровым и иными, меня повязали да унесли городскую печать с бумагами… Оська, посмеялся еще, пусть-де теперь воровской воевода Илейка поправит городом без печати…
