Люди государевы - Павел Алексеевич Брычков

Набежавшая туча брызнула коротким дождем и скрылась в полуденной стороне. Сквозь решето ветвей, нависших над дорогой, набитой лошадиными подковами и оленьими копытами, тут же просеялся тонкими косыми лучами солнечный свет, будто основа огромного ткацкого стана, и на земле зеленой парчой застелилась по обочинам трава, усыпанная, как узорочьем, разноцветьем искрящихся капель.

Сын боярский Федор Пущин притормозил коня, смахнул с епанчи влагу, привстал на стременах, оглянулся, проверяя, не пострадали ли от дождя два мешка с мукой на вьючной лошади и, убедившись, что они по-прежнему надежно укрыты войлочной попоной, двинулся дальше. Десяток казаков с пищалями в нагалищах за плечами тронулись следом. Позади всех ехал Семен Тельнов, тягловый крестьянин слободы Верхней с луком за спиной. Напросился он в попутчики к казакам по своему делу: три дня тому пропала у Семена со двора лошадь, а без лошади — никак: скоро же сенокосить пора подоспеет… А в Чепинской волости, куда поехал из Томского городу Федор Пущин за ясаком, жил известный остяцкий ворожей Мозатка: не было такой пропажи, какую б Мозатка не сыскал! К нему-то и направлялся Семен, благо, что с казачками без опаски можно ехать.

Лес постепенно поредел, открылась заболоть с деревцами, похожими на серые рыбьи скелеты. По краю заболоти дорога привела к остяцкой деревне князца Мурзы Изегельдеева. Казаки сразу направились к его дому, самому большому в деревне, с плоской крышей, крытой дерном и берестой. Князец вышел из дома встречать вместе с сыном, так похожим на своего отца, что зимой, когда лоб прикрыт шапкой, можно было подумать, что рядом стоят братья. Казаки спешились, привязали коней к пням лиственницы, бывшим вместо коновязи.

— Здравствуй, Федька! — ощерился в приветливой улыбке князец Мурза.

— Кому Федька, а кому Федор Иванович! Сколь раз те говорил, что вам, остяцким рожам, меня надо величать с «вичем», — нарочито грозно сказал Пущин и протянул князцу руку. Тот подобострастно потряс ее двумя руками. Мотаясь по остяцким волостям, Федор хорошо научился говорить по-остяцки, но князец Изегельдеев сам говорил неплохо по-русски и, приезжая в Томский город, обходился без толмача.

Мурза знал, зачем приехал Федор. Он с радостью принял муку и велел своим людям унести ее в дом, а затем вместе с сыном подвел Пущина к амбару на столбах, где хранились связки собольих шкурок, и они поднялись по узким ступенькам высокого крыльца, которое больше напоминало короткую лестницу, внутрь. Запахло пылью и едва уловимым тленом. На сухих жердях плотно висели связки соболей и отдельно хвостов собольих. Пущин снял первую попавшуюся связку, придирчиво осмотрел мех на свету у двери, встряхнул и удивленно взглянул на мурзу: