— Че надо?
— Пусти с Устиньей поговорить.
— Не велено!
— Да недолго, пусти, Трифон!
— Воевода не велел никого к ней допускать, говорю ж тебе, Гришка!
— Отблагодарю… — потряс он кожаным кошелём с серебряными копейками.
— Мне из-за вас под кнут идти и места лишиться? Уходи, — умоляющим голосом сказал Татаринов и стал задвигать доску. Но Григорий успел всунуть рукоять плети в оконце и не дал его закрыть полностью. В щель продолжил уговоры:
— Ладно, не хошь пускать, приведи ее сюда!
— Не могу…
— Ненадолго… Никто ж не увидит, — звякнул Григорий перед щелью монетами.
— От пристал!.. Ладно, давай двугривенный…
Устинья подошла медленно к воротам, она была закована в ножные железа. За полмесяца полюбовница осунулась, побледнела.
Увидев Григория, залилась слезами и выдавила сквозь всхлипы:
— Как все обернулось, Гриша… Не надо было…
— Потерпи, я тя вытащу отсель… Все ты верно сделала!.. Кормят-то как?..
Устинья потупила глаза:
— Денег ведь у меня нету… Еду купить не на что…
— Дворскому рубль дам, проси у него из еды, что хошь. Коли воровать станет, башку ему оторву!..
— Гриша, что со мной будет?..
— Не бойся, похлопочу, денег не пожалею… Выпустят за пристава, а там видно будет…
— Все, все! Повидались и ладно, — заторопил их подошедший Трифон Татаринов.
Лишь один человек в силах был решить судьбу Устиньи — воевода. Не хотелось Григорию к нему идти кланяться, да делать нечего, пришлось себя ломать.
— Осип Иванович, зря держишь за караулом Устинью Тельнову, нет за ней вины! Сам муж ее подавился рыбной костью. Кузнечиха о том сказывала.
— А нам она иное сказывала! Да и Устька повинилась на стряске…
— Напраслину возвела на себя, доподлинно ведаю!
— От кого же ты ведаешь? — ехидно спросил Щербатый.
— От него! — таинственно прошептал Григорий.
— От кого «от него»? — насторожился Щербатый.
— От него! — повторил шепотом Григорий и ткнул себя пальцем в грудь.
Щербатый слегка растерялся: «Кажись, тронулся!»
Григорий придвинулся к нему вплотную и прошептал:
— Бес в меня вошел и говорит из нутра!
Щербатый перекрестился.
— Не бредь, Гришка! На тебе крест православный. Как лукавый в тебя вошел?
— Со щтями, видать, вошел… Кузнечиха варила, она, всем ведомо, с дьяволом знается!
— Сие возможно ли?
— Не веришь, спроси его что-нито!
— Сам спрашивай! — отпрянул от него Щербатый и перекрестился.
— Ладно, слушай!.. Виновата ли жонка Устинья в смерти мужа? — спросил Григорий и плотно сжал губы.
Вдруг изнутри его послышался глухой мужской голос:
