На площадку с ревом стали прибывать машины. Посыпались охранники. Построились рядами. Стали выводить людей в наручниках. * с изумлением увидел среди них знакомые лица. Многие, правда, были сильно изуродованы.
Он повернулся к Доброму Дяде.
— А это твои однодельцы. По твоим, в основном, показаниям.
— А куда их?
— Ну ты что, не видишь, куда они идут? В Бойню...
— Так там...
— Ну конечно. Конечно, там не скот забивают. Откуда у нас скот? Это бойня для людей. А мне, поскольку именно я являюсь тем Добрым Дядей, который раскрыл это дело, дарована привилегия присутствовать при их казни. А тебе я решил дать возможность посмотреть на все это вместе со мной. И пойти уже последним. Я, видишь ли, к тебе привязался как-то, — застенчиво добавил он.
Но * пропустил это мимо ушей.
— Как — последним? — шепотом спросил он. — Но ведь я же приговорен не к смерти! Я же приговорен к пяти годам лагеря!
Дядя вздохнул.
— Видишь ли, — сказал он мягко и убедительно, — нет у нас места для лагерей. Ну сам посмотри, — и он махнул рукой в сторону забора.
*, как завороженный, посмотрел на забор.
— Не может быть, — зашептал он, — Не может быть... я же их сам видел...
Он обернулся к Дяде.
— Но я же их сам видел! — выкрикнул он с отчаянной надеждой.
— Кого?
— Их. Уголовников. У вас — там...
— Уголовников? — не понял Дядя. — Ах, уголо-овников... — Дядя, кажется, даже расстроился. — Ну что вы, милый мой! Какие же это уголовники... Это были наши сотрудники. Иногда, знаете, приходится разыгрывать такие вот спектакли. Для пользы дела, понятно. Ну и опять же, какое-то развлечение...
* молчал, глядя на него жутким пустым взглядом. Лицо его бледнело на глазах.
— А дочка? — вдруг мертвеющими губами спросил он. — А как же моя дочка?
— Видишь ли, в чем дело, — потупившись, начал Добрый Дядя, — это вообще-то не твоя дочка, а ***...
* осел на землю.
— Ну-ну, — забормотал Добрый Дядя, пытаясь его поднять, — ну, зачем же так расстраиваться-то?
— Всё, — проговорил *, глядя пустым взглядом на иссякающую колонну обреченных. — Всё.
— Что — всё? — переспросил Дядя.
— Всё. Нет у меня больше ничего родного.
— Ну вот и хорошо! — радостно воскликнул Дядя и даже отпустил *.
— Хорошо? — спросил тот, глядя на него снизу вверх.
— Ну, конечно, — объяснил Дядя. — Раз нет ничего родного, то и нечего терять. И не страшно умирать. Разве я не прав? — осведомился он.
— Где она? — вдруг спросил *, глядя в последние спины, исчезающие в отверстом зеве Бойни. — Где она?
