— Цыц! — стукнул посохом старец. — Обручать вас буду! Меня покойник заждался.
— Так ему уж куда спешить? — хихикнул Ждан и тут же получил костяной рукоятью по загривку.
Весь обряд венчания жених с невестой стояли надутые и злые, даже украдкой не глядя друг на друга. Дуня обижалась, что Юрий вчера не сказал про венчание, за то, что морочил ей голову: «Ну, почему нельзя было сказать — пойди за меня замуж, завтра повенчаемся. Все женихи так делают, и только мой душу рвет!» Злость клокотала внутри, но когда священник соединил их десные руки, и она почувствовала мужскую горячую и вспотевшую ладонь, Дуняша поняла — он тоже волнуется, и для него это очень важный шаг. Страсти сразу утихли. Нет, она, конечно, злилась на него самую малость, но огромное безбрежное счастье уже заполняло церковные своды, вырывалось сквозь открытую дверь на морозный воздух. Оно кричало: «Она не одна! У неё семья!»
Молодые вышли из церкви. Юрий так же для вида хмурился, но глаза смеялись.
— К дружине ступайте. Пусть там для пира чего сообразят, — напутствовал он дружков. — Много хмельного не выставляйте, завтра поутру выезжать. А мы в монастырь к чудотворной иконе приложиться сходим.
Молодые остались одни.
— Чего ж ты вчера не сказал, что венчаться станем? — надула губки Евдокия.
— А того… Все ждал, когда в тебе совесть проснется. Думал, кинешься мне на шею, да скажешь, мол, лада моя, Юрашик, так люблю тебя, что и во грехе с тобой жить готова, лишь бы рядом, забирай меня в Ростов. А я бы тогда сказал, да уж с отцом Фотием все оговорено, венчаться завтра станем. Да расцеловались бы. Так нет же! — Юрий возмущенно махнул рукой. — Дочка дьяка только в монастырь! Да что там от любимого, от дитя родного отречься готова, лишь бы в грех не впасть, праведница! Чтоб я еще когда с дочкой дьяка связался — да никогда!
— Вот и хорошо, — улыбнулась Дуняша, — дочек дьяков, боярышень там всяких нам не надобно, у тебя жена теперь есть.
— Ишь ты, как она заговорила, нешто не слышала — жена да убоится мужа своего?
— Слышала, Юрашик, — опять беспечно улыбнулась молодуха, — убоится мужа, так убоится супружника, что за душу его испугается, да коли увидит, что он к какой боярышне захаживает, так коромыслом сразу его сердечного полечит из страха Божьего, чтоб ему неповадно было.
— Ой, коза! — приобнял ее Юрий. — По улице бредем, а то б зацеловал ревнивицу.
Они шли рядышком, и так спокойно и тепло было подле его сильного плеча.
