— До берега не успеем. Все просчитали, ироды. Готовьсь!
Видно, что с вольными людишками ржевскому кормчему встречаться было не впервой.
На ушкуях раздался воинственный клич. Хорошо вооруженные, в шишаках и броне, вражеские воины уже ставили ноги на края бортов, готовясь спрыгнуть на струги. У некоторых в руках были огромные багры, цепляться за чужой корабль. Ржевцы навострили свои, отталкивать нахальных чужаков. Сеча предстояла жаркой. Дуня, обхватив за шею кобылу, с широко распахнутыми глазами наблюдала, как быстро сближаются противники.
Первый ушкуй на полном ходу попытался врезаться в ржевскую корму, но тяжелые багры успели ловко упереться в новенькие доски чужого корабля, и его развернуло. Вражеский удар пришелся по касательной, но и этого хватило, чтобы на струге все всколыхнулось. Евдокия успела уцепиться за перекладину загона.
Ушкуйники скопом полезли на струги, раздался оглушительный звон скрестившихся мечей. Враги действовали отточено-слаженно, но и ржевцам с ростовцами палец в рот не клади. Вот тут Дуняша и узнала, что Юрко ее не обманывал, сражаться он умел, да еще как! Он был легким и быстрым, по-кошачьи гибким. С ходу чернявый проломил мечом череп первому нападающему, пинком отправив обезображенное тело за борт. Почувствовав его силу, к Юрию рванули сразу трое, но подступиться не смогли. Вскоре еще один, поднимая столп брызг, ушел на дно. Дуня, сжимая корческий топор, горячо молилась, Георгий отчаянно рубился.
А вот у Твердятича дело не ладилось, на него пошел огромный муж. И Горыня был не маленького роста, но этот ушкуйник казался просто великаном. Ростовский вой отбивался, как мог, и все же с каждым шагом отступал и отступал в глубь струга. Их мечи звенели уже справа от Дуняши. Твердятич поскользнулся, падая на спину, великан размахнулся, целясь в грудь. Евдокия, не раздумывая, обухом топора ударила ушкуйника в висок. Враг упал, телом накрывая Горыню. Дуня разогнулась, на нее смотрел молодой тать, он вскинул руку, со свистом рассекая воздух, полетела сулица[66]. В глазах потемнело, мир сузился до одной точки, Евдокия погрузилась в темноту. «Прости, Юрашик!» — вспыхнула последняя мысль. А дальше тишина.
Потянуло едкой гарью, Дуняша закашлялась и с трудом приподняла тяжелые веки. Над ней проплывали клубы дыма, что-то горело. Евдокия приподнялась на локтях. Что горит? Огня не было видно. По палубе туда-сюда ходили люди. Кто? Вроде наши. Да, точно наши. Дуня повернула голову, рядом валялся пробитый сулицей повой. «Значит, я жива». Девушка попыталась подняться, но на ногах что-то лежало. «Ой!» Это голова мертвой кобылы Дуньки. Евдокия высвободилась и села. «Ничего не слышу». Мысли никак не хотели выстроиться в стройный ряд. «Я упала, а Юрашик? Юрашик!» Девушка, шатаясь, поднялась на ноги.
